ГЛАВА III. ДАТИРОВКА НЕКРОПОЛЯ И ЕГО ЭТНО-КУЛЬТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ

ГЛАВА III. ДАТИРОВКА НЕКРОПОЛЯ

И ЕГО ЭТНО-КУЛЬТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ

Всякий древний некрополь является важнейшим историческим источником, поскольку позволяет реконструировать этническую принадлежность изучаемого общества, его духовную, материальную культуру, мировоззрение, социальное устройство, торговые, культурные и этнические связи.

Чем шире хронологический диапазон функционирования могильника, тем он более информативен и тем больше представляет возможности для изучения исторических процессов протекавших в данном регионе.

Рассмотрев весь инвентарь, можно сказать, что некрополь «Совхоз №10» функционировал с конца I в. по начало V вв. н.э. Корреляционная таблица №ХХХIII²⁹ наглядно демонстрирует взаимовстречаемость вещей в погребальных комплексах, позволяющих дать надежную датировку могильника.

Погребения I в. н.э. единичны, содержат немногочисленные предметы, что в совокупности лишь определяет нижнюю дату могильника. В I–II вв. н.э. число погребений возрастает, в это время, так же как и в I в. н.э., умерших хоронят в основном по обряду ингумации. Среди вещей, их сопровождающих, наиболее распространены краснолаковые тарелки со стопой, браслеты с завязанными концами и с шишечками на концах, фибулы с завитком на конце приемника, бальзамарий (вариант 1, 2). Этот однотипный, широко представленный в могильниках Северного Причерноморья инвентарь, довольно многочисленен.

Во II в. н.э. набор вещей сохраняется прежний, но появляются единичные экземпляры новых предметов: зеркала-подвески, кольца с шишечками, стеклянные кубки с овальными вдавлениями, новый тип бальзамариев (вариант 3) и т.д. (не менее 13 новых типов вещей). В целом, ассортимент предметов сокращается, и эта тенденция продолжается и в последующий период. Во II–III вв. появляются браслеты с шишечками по ободу, пластинчатые подвязные фибулы и фибулы со сплошной обмоткой, стаканы с вертикальными стенками и т.д.

В III в. н.э. продолжают бытовать некоторые из перечисленных выше предметов, но появляются новые (не менее 30, так же как и раньше, в единичных экземплярах, исключение составляет лишь краснолаковая керамика). Среди них: стеклянные арибаллы, подвески-лунницы, новые формы краснолаковой посуды, пряжки с утолщением спереди, новые бальзамарии (вариант 4) и т.д.

В IV в. н.э. получают массовое распространение стаканы на кольцевом поддоне, краснолаковые тарелки со свисающими наружу краями, появляются единичные пластинчатые прогнутые фибулы черняховского типа, стеклянные кувшины.

Для начала V в. характерны большие краснолаковые блюда со штампованным орнаментом в виде волны. Последние встречаются только в склепах.

В могильнике найдено 65 монет, но далеко не всегда они могут быть надежным критерием для датировки погребальных комплексов. Во-первых, есть херсонесские монеты-подвески (м. 22 – 140-280 гг., м. 74 – две монеты конца III в., м. 103 – II в., м. 81 – дата не определена), точно не датированные, есть монеты плохой сохранности и потому не определимые (из м. 81, 263, 271), в м. 258 найдена херсонесская монета 300-250 гг. до н.э., а комплекс датируется III в. н.э. Наконец, две монеты Траяна (98-117 гг.) явно запаздывают в погребениях (м. 114 и 116). Так, в м. 114 такая монета находилась вместе с краснолаковой керамикой, фибулой со сплошной обмоткой, с пряжками бронзовой и железной III в. н.э. На запаздывание монет в погребениях первых веков нашей эры не раз обращалось внимание. М.А. Тиханова считала в связи с этим, что монеты от Нерона до Марка Аврелия не имеют датирующего значения, т.к. в позднеримский период в варварской среде продолжали находиться в обращении денарии I–II вв. (1979: 38).

Правильность такой точки зрения подкрепляют находки монет II и даже I в. н.э. в Среднем Приднепровье в комплексах IV–V вв. (Брайчевский 1960: 142). В могильниках Цебельды римские императорские монеты встречены в комплексах V–VII вв. (Воронов, Юшин 1979: 198). По мнению В.В. Кропоткина и других ученых, серебряные денарии в Восточную Европу попали продолжительное время спустя после эмиссии (Славяне... 1990: 175).

В более позднее время картина меняется, все монеты III–IV вв. синхронны комплексам. Однако А.К. Амброз полагал, что в погребения IV в. клали старые монеты конца III в. н.э. (1992: 13).

Основное количество монет (51 шт.) датируется III и IV вв.

Это не удивительно, т.к. в третьей четверти III в. н.э. прекратился выпуск собственной херсонесской монеты, а римская медная начинает заполнять денежные рынки всех греческих городов (Гилевич 1968: 33). В м. 227 было 7 лежащих стопочкой монет Константина I и Констанция II.

По мнению некоторых исследователей, обращавшиеся с середины IV в. н.э. на окраинах Римской империи в большом количестве медные и бронзовые монеты правильнее было бы называть не императорскими, а мнимоимператорскими, поскольку их чеканили, скорее всего, не в императорских мастерских, ибо доставка оттуда монет была часто затруднена (Кондураки 1958: 34, 35). Заметим попутно, что в погребениях черняховской культуры находки римских монет крайне редки (Брайчевский 1960: 137).

В могильнике «Совхоз 10» монеты найде-ны преимущественно в могилах с ингумацией. В урнах, в том числе и в каменных ящиках, обнаружено всего 11 монет, однако не исключено, что они, наряду с другими вещами, попали в огонь при кремации умершего и потому не сохранились. Вместе с тем, совершенно очевидно, что, начиная с Гордиана III, императорские монеты поступают регулярно. Затем, в конце III в. н.э., наблюдается значительный перерыв и только со времени правления Диоклетиана следуют монеты всех императоров подряд, включая Констанция II (337 – 361 гг.), причем количество их возрастает. К интерпретации этого момента мы еще вернемся.

Самая поздняя римская монета на могильнике найдена случайно, она датируется IV–V вв. н.э. Следовательно, и монеты определяют верхнюю дату функционирования некрополя и период его наиболее интенсивного использования.

Все рассмотренные материалы позволяют разделить период функционирования могильника на несколько фаз. 1 фаза датируется I–II вв. н.э., 2 фаза – III вв. н.э., 3 – концом III–IV вв. н.э. и 4 концом IV – началом V вв. н.э.

Каждой из них соответствует свой инвентарь и свои особенности погребального обряда. Смена фаз была обусловлена протекавшими в Северном Причерноморье историческими событиями.

Фаза I.

В конце I–II вв. н.э. погребальный обряд некрополя мало чем отличается от обряда погребений Херсонеса: те же погребальные сооружения, то же вытянутое на спине положение умершего, преобладание ингумации над кремацией.

Греческие традиции на этой стадии функционирования некрополя проявились и в мировоззрении населения, хоронившего своих умерших. Мы встречаем атрибуты почитаемых в Херсонесе греческих богов. Среди них Асклепий – рельеф на краснолаковой амфоре из м. 5б, Асклепий на краснолаковом блюде из м. 40, посвящения Гере – граффито на чашке из урны 117 (Соломоник 1984: 38 сл.). Эти традиции еще долго живут в местной среде, о чем свидетельствует почитание Геракла – божества, популярного в Херсонесе и в первые века н.э. (Соломоник 1984: 17). Нам известно рыбное блюдо со сценой укрощения Гераклом керинейской лани и бронзовое зеркало с изображением сада Гесперид – сюжета, входившего в круг Геракла. Греки по-прежнему чтят Артемиду – об этом говорят граффити на чашках.

О греческих традициях свидетельствуют и геммы на перстнях. На них – Афина, Зевс, Ника, Марс. По греческому обряду в детские погребения помещают терракотовые статуэтки, а среди надгробий встречаем антропоморфные изваяния, типичные для Херсонеса и его округи.

Однако со временем происходит постепенное затухание античных традиций и изменение религиозных культов в связи с явной варваризацией населения.

Все вышесказанное позволяет сделать вывод, что на первой фазе существования некрополь принадлежал какому-то греческому поселению, тесно связанному с Херсонесом, откуда поступала продукция мастерских самого полиса и привозимые товары из других греческих центров. В этот период Херсонес активно торговал с Малой Азией (в некрополе получают распространение малоазийские краснолаковые сосуды), с Сирией и Египтом (откуда привозили стеклянные сосуды, бусы, подвески из египетской пасты), с западно-римскими провинциями – из этих регионов в небольшом количестве поступали стеклянные сосуды, фибулы, сосуды типа terra nigra и др. Несомненно, оживлению торговли Херсонеса в I–II вв. н.э. с Малой Азией и с западно-римскими провинциями способствовал приток римских солдат из этих регионов.

Фаза 2.

С III в. н.э. на некрополе увеличивается количество урн с трупосожжениями, обряд кремации начинает преобладать, резко возрастает число погребенных. Совершенно очевидно, это связано с притоком населения, в погребальном обряде которого доминировала кремация.

Как мы говорили, останки кремированных хоронили в амфорах (преимущественно), в краснолаковых горшках или кувшинах, в гончарных (херсонесского производства) и лепных сосудах. Последние, как правило, аналогичны сарматской керамике Северного Кавказа и Боспора. Вполне закономерен вопрос – откуда пришло это население: кто принес сюда обряд кремации, который в это время немного убывает в Херсонесе (Зубарь 1982: 57).

Появление в Таврике обряда кремации в данный период многие ученые (Кропоткин 1978: 148; Айбабин 1984: 118,119; Пиоро 1990: 89 и др.) связывают с готами. Однако В.А. Сидоренко, напротив, исчезновение этого обряда объясняет расселением здесь готов-федератов в IV в. н.э. и ассимилированием ими местного населения (Сидоренко 1987: 139). Однако позднее он связал с герулами распространение на южном берегу Крыма «обряда кремированных захоронений» (Сидоренко 1994: 67).

Рассматривая довольно подробно могильник «Совхоз №10» в своей монографии, И.С. Пиоро пришел к выводу о том, что, во-первых, погребения в могильниках Крыма середины III – 1-й половины IV в., совершенные по обряду кремации, обладают сходными чертами (Пиоро 1990: 98) и, во-вторых, что они принадлежали смешанному населению, носителям черняховской культуры (Пиоро 1990: 99). В конце книги автор, однако, делает вывод о преобладании в Юго-Западном Крыму в позднеримское и раннесредневековое время сармато-аланского населения (Пиоро 1990: 160). К такому же выводу, на основе анализа вещей из могильников, пришел и А.И. Айбабин (1990: 66).

На наш взгляд, предложенная интерпретация требует уточнения.

Во-первых, между могильниками Крыма III–IV вв. н.э., где зафиксирован обряд кремации, наблюдается больше различий, чем единства. В силу этих причин нельзя идентифицировать, например, могильники Чатырдага и на мысе Ай-Тодор. Они разные.

Во-вторых, нельзя отождествлять любой могильник с биритуальным обрядом погребений с носителями черняховской культуры.

Такое отождествление допускали В.Л. Мыц (1983: 156) и А.И. Айбабин (1984: 118, 119; 1987: 167), но позднее А.И. Айбабин от этого отказался, признав отличие могильников Крыма от черняховских (Айбабин 1990: 66), а В.Л. Мыц связал чатырдагский могильник с готами-тетракситами, по-прежнему полагая, что этот могильник аналогичен другим некрополям III–V вв. с биритуальным обрядом погребений (Мыц 1994: 45). Различие в обряде кремации, к примеру, у черняховцев и у населения, оставившего могильник «Совхоз №10», совершенно очевидно. Прежде всего отметим, что в нашем случае известны только урновые захоронения, тогда как на черняховских могильниках часто встречаются, а иногда и преобладают (Гавриловка, Косаново) безурновые: кости с пеплом ссыпались в яму. Этот обряд исследователи связывают с влиянием зарубинецкой и пшеворской культур (Кравченко 1967: 102).

У носителей черняховской культуры иногда прах умерших помещали в сосуды, подверженные вторичному обжигу, чего не наблюдается в «Совхозе №10» и т.д., не говоря уже о различном, в основном, инвентаре, сопровождающем как кремированных, так и ингумированных. К тому же во многих могильниках черняховской культуры преобладает ингумация (Будешты, Журавка, Каборга и др.). Вместе с тем, рассматриваемому некрополю, на второй фазе его функционирования, близок обряд погребений, известный в Херсонесе: аналогичные подбойные могилы, те же урны-амфоры и краснолаковые сосуды. Поэтому говорить о том, что обряд трупосожжения в урнах был совершенно новым для Юго-Западного Крыма и его следует считать привнесенным в III в. н.э. черняховцами, как полагал В.В. Кропоткин (1978: 149, 150), было бы неверно.

Много общего мы находим между некрополем «Совхоз №10» и Чернореченским некрополем, а также могильником крепости Харакс, хотя последний также имеет свою специфику: наряду с урновыми есть и безурновые захоронения кремированных в небольших ямах или захоронение жженых костей под миской и т.д. (Орлов 1987: 112, 119; Пиоро 1990: 95).

Одни исследователи связывают этот некрополь с населением крепости (легионерами и их семьями), оставшимся в районе мыса Ай-Тодор после эвакуации гарнизона (Блаватский 1938: 328; 1951: 274; Орлов 1987: 131). В состав данного населения, по их мнению, входили эллинизованные скифо-сарматы из Херсонесаи его округи. Другие, в том числе И.С. Пиоро в специальной работе, посвященной Ай-Тодорскому могильнику (Пиоро 1973: 92 сл.), весьма категорично относят его к германцам. Того же мнения держится М.М. Казанский. Он отождествляет все могильники типа Ай-Тодор с готами-евдусианами (Казанский 1991: 57). Позднее И.С. Пиоро (1990: 99 сл.) появление всех могильников Крыма в середине III – первой половине V вв. объяснил притоком полиэтничных носителей черняховской культуры, смешанных с населением Крыма.

Видимо, истина лежит где-то посередине. Первоначально Ай-Тодорский некрополь мог принадлежать населению, связанному с римским гарнизоном. Оказавшись на пути с Боспора в Юго-Западный Крым, Харакс испытал влияние миграционных волн, шедших с востока, в том числе сарматов и черняховцев, что сказалось на обряде могильника.

Но вернемся к исторической ситуации, сложившейся вокруг Херсонеса. Концентрация римских войск в Херсонесе началась со времени Нерона после похода Т. Плавтия Сильвана – в 60-х годах I в. н.э. (Кадеев 1981: 20), когда Херсонес, не надеясь на поддержку Боспора, был вынужден с помощью римского оружия защитить себя от посягательства скифов. В результате он попал под протекторат Рима и надолго утратил свою независимость. Однако вопреки мнению некоторых ученых (Дьяков 1942: 43, 51; Кадеев 1981: 21), для Крыма поход Плавтия Сильвана не завершился созданием опорных пунктов римской армии, а ограничился лишь размещением в Херсонесе гарнизона для охраны города и возведением крепости Харакс (Блаватский 1954).

Второй этап римской «оккупации», относящийся уже ко II в. н.э., был связан с увеличением римских войск в самом Херсонесе, где в это время стояли солдаты ХI Клавдиева легиона, 1 италийского, первой когорты бракавгустанцев и II когорты лукензов (Беляев 1968: 132, 133), корабли Равеннского флота.

На основании новой надписи в честь Аполлонида можно предположить, что последний прибыл в Херсонес в 174 г., скорее всего, с отрядом римского войска (Антонова, Яйленко 1995: 81).

Из надписи, посвященной императору Коммоду (185 г.), известно, что в городе стояла также часть мезийской эскадры (Соломоник 1966: 165, 167, 168) и подразделения V Македонского легиона (Авдеев 1993: 121). Солдаты ХI Клавдиева легиона размещались на городище Алма-Кермен (Высотская 1972: 55).

В последние годы близ Херсонеса (в том числе в районе Балаклавы – см. Савеля 1994: 237) открыты остатки римских построек, фрагменты черепиц с клеймами, клад римских денариев и другие находки, свидетельствующие о размещении здесь римских постов.

Таким образом, концентрация римских войск, вероятно, не всех перечисленных подразделений единовременно, в Херсонесе и его округе была значительной. Войска простояли здесь длительный срок. Эпиграфические памятники свидетельствуют, что римский гарнизон и флот, были в Херсонесе еще в IV в. н.э. (Соломоник 1966: 170; 1983, №55: 77).

Исходя из тех же данных, в Херсонесе проживали члены семей и гражданские лица, связанные с вексилляцией римской армии (Зубарь 1989: 50; 1994: 95; Дьячков 1997: 28).

Время функционирования могильника «Совхоз №10» совпадает с поворотным периодом в истории Северного Причерноморья. Ко второй половине III в. н.э. в Восточной Европе сложился мощный союз племен во главе с готами, продвинувшимися на юг.

Начавшиеся при Гордиане III активные выступления «варваров» против политики Рима, так называемые «скифские войны», длились до конца III в. н.э. и продолжались при императорах Аврелиане и Диоклетиане (284-305 гг.) (Ременников 1954: 29, 37, 143).

Противостояние варварам требовало колоссальных усилий империи, раздираемой внутренними противоречиями. Рим вынужден был укрепить свои позиции, усилить армию в западных провинциях. В 50-е годы III в. почти все регулярные войска были отозваны на Рейн (Ременников 1954: 92). Спешно выводится из Херсонеса основной состав гарнизона.

После его ухода часть населения, связанная с гарнизоном, по-видимому, осталась жить в самом Херсонесе и в его округе. К уже существовавшим близ Херсонеса греческим поселениям могли устремиться жители покинутых римских постов и крепостей.

Этому, вероятно, способствовала реформа Септимия Севера, в результате которой солдатам разрешалось обзавестись семьей, а став ветеранами, после окончания срока службы, они могли свободно выбирать место жительства (Калашник 1984: 166). К тому же выделение пограничным частям земельных участков, наделы которых отводились солдатам, укрепляло их связь с сельским хозяйством, со свободным земледельческим населением (Штаерман 1946: 261). Вполне естественно, что римляне, поселившись в местной среде, принесли с собой характерный для них обряд погребений – кремацию и именно этим, очевидно, можно объяснить тот демографический взрыв, который мы наблюдаем на некрополе «Совхоз №10» в середине III в. н.э. Примечательно, что в кладе римских денариев, зарытых в районе Балаклавы, самые поздние монеты принадлежат Александру Северу (222 – 235 гг.) (см. Савеля 1994: 237).

Если наши предположения о второй фазе функционирования могильника верно, то вполне естественно возникает вопрос: почему захоронения останков кремированных в III в. н.э. в ряде случаев совершались в лепных кувшинах и горшках сарматского типа?

Ответ на него вытекает из самой логики исторического процесса. Но прежде всего, обратимся к событиям, произошедшим в Северном Причерноморье в середине III в. н.э. В 40-х годах III в. разрушается Танаис. Многие исследователи, вслед за Д.Б. Шеловым, связывают это явление с походами готов (Мыськов, Сергацков 1994: 188). Однако первоначально Шелов в этой связи высказывался очень осторожно. Он писал: «Движение кочевников, обрушившихся на поселения Нижнего Дона, как бы они ни назывались, происходило с Востока на Запад, а не в обратном направлении, и поэтому естественнее винить в разрушении Танаиса какие-то племена сармато-аланского, а не германского происхождения» (Шелов 1972: 304).

Позднее он признал, что на протяжении 30-60-х гг. под ударами готов и их союзников погибают античные города Северного Причерноморья, в том числе Танаис и Горгиппия (1978: 87).

Однако И.Т. Кругликова связывает гибель Горгиппии в середине III в. н.э. с установлением гегемонии аланов в степях Приазовья и Северного Кавказа (Кругликова 1966: 12, 13). В низовье Дона открыты сармато-аланские погребальные сооружения, датированные 2-й половиной III–IV вв. н.э. (Мыськов, Сергацков 1994: 187, 188).

На территории Крыма во 2-й половине III в. возникает ряд могильников, для которых характерны подквадратные в плане склепы. Таковы могильники – Нейзац (Высотская, Махнева 1983), Дружное (Храпунов и др. 1994: 254 сл.), Заречье (Зайцев 1992: 34), Перевальное (Пуздровский 1989: 185; 1994: 55, 56) и др. Склепы подобной формы открыты и в чернореченском могильнике, однако для последнего, видимо, так же как и на 2-й фазе существования «Совхоза №10», типичны элементы ярко проявившегося синкретизма различных культур, отсюда и биритуальный обряд погребений, и подбойные могилы, и типичный для позднеримского периода инвентарь.

По всей вероятности, именно эта сармато-аланская волна докатилась до юго-западного Крыма, вступив во взаимодействие с местной сложившейся античной культурой, и проявилась в могильнике «Совхоз №10» в целом ряде особенностей погребального обряда: в положении рук на таз, подстилке из угля, погребении ребенка вместе с матерью, помещении сосуда в сосуд, сарматских серьгах с альмандинами, типичных для сарматов лепных сосудах, использованных в качестве погребальных урн.

Именно эта волна, видимо, смела скифское государство. Ведь все попытки отождествить его гибель с готами пока не увенчались успехом, а элементов сарматской культуры среди разрушителей выявлено предостаточно.

В этой связи, несомненно, интерес представляют наблюдения В.В. Крапивиной по поводу гибели Ольвии. Она полагает, что в процессе разрушения полиса можно проследить два периода, первый из них падает на 232 – 238 гг. и в нем принимали участие в основном сарматы. Большинство же античных городов Северного Причерноморья, в том числе и Ольвия, по ее мнению, были окончательно разгромлены во время второго похода «готов» в 269 – 277 г. (1993: 154). Обратим внимание читателей на этот момент и перейдем к рассмотрению 3 фазы функционирования могильника, датированной нами III–IV вв. н.э.

С этой фазой связаны каменные ящики с оссуариями, тогда же умерших хоронят в подбойных и грунтовых могилах, а обряд кремации постепенно убывает и, что особенно примечательно, именно к этому времени относятся находки на некрополе сосудов, пряжек, фибул черняховского типа.

Появление последних в Крыму, в том числе и в данном могильнике, Э.А.Сымонович объяснял традиционными торговыми связями между Крымом и Поднепровьем (Сымонович 1975: 85). Позднее к этому мнению присоединился А.И. Айбабин (1990: 66). Но эта точка зрения в свое время была подвергнута вполне справедливой критике (Кропоткин 1978: 148).

На основе биритуального обряда погребений и отдельных вещей черняховского типа М.А. Тиханова признавала существование в Крыму черняховских могильников (1957: 178).

Последние исследования и археологические открытия позволяют по-иному осветить этот вопрос. Во-первых, если положить на карту все известные нам в Крыму и Нижнем Дону места находок атрибутов черняховской культуры (прежде всего, типичные острореберные сероглиняные сосуды с хорошо лощеной поверхностью, односторонние костяные гребни, пластинчатые, прогнутые фибулы), то увидим, что такие находки (см. карту, рис. 45) известны в Танаисе (Арсеньева 1965, табл. Х: 4, 8, 10, 12; Арсеньева, Шелов 1974: 153; Шелов 1972: 322, 323; Лавров 1992: 57), в дельте Дона (Безуглов, Гудименко 1993: 171, 172), в Керчи (Симонович 1975: рис. 1-5-9; 11-15), в Илурате (Кубланов, Хршановский 1989: рис. 16: 7), далее в направлении с востока в Юго-Западный Крым, мы находим их в могильнике III–IV вв. н.э. в Заморском (Корпусова 1968: 17, рис. ?), на отрогах Долгоруковской Яйлы (Храпунов 1994: 261), в долине Салгира близ с. Заречное (Зайцев 1992: 34), в долине Бодрака, в могильнике Озерное III (Лобода 1977: рис. 5: 4), в могильниках Харакс, Черноречье и Инкерман, наконец, в самом Херсонесе (Симонович 1975: рис. 1: 10) и известны сосуды черняховского типа также в долине Кубани – в Пашковском могильнике (Смирнов 1951: рис. 49: 1). Все эти данные говорят о единовременном проникновении с Запада и Востока к дельте Дона, и далее через европейский Боспор в Юго-Западный Крым мощной миграционной волны.

Этот поток не был этнически и культурно однороден, в нем несомненно присутствовал, и очень сильный сармато-аланский элемент (отсюда появление в «Совхозе №10» и в могильнике на склоне г. Чатырдаг каменных ящиков – Мыц 1983: 154 сл.), сармато-аланских сосудов и т.д., были здесь и носители черняховской культуры, были пшеворцы (их следы выявлены в Чатырдагском могильнике – Мыц 1983: 153 сл.).

По поводу воздействия носителей черняховской культуры на Боспор в свое время А.К. Амброз высказался весьма категорично. Он писал: «Во второй половине III в. Боспорское царство было опустошено носителями черняховской культуры... Обилие прогнутых подвязных и двупластинчатых фибул IV в. Говорит о сильном варварском влиянии на быт местного населения» (Амброз 1971: 102).

Противоположного мнения держится И.Т. Кругликова, она считает, что отношения боспорской аристократии и знати новых пришельцев не были враждебными и варвары вошли в соглашение с Фарсанзом (Кругликова 1965: 8). Вместе с тем во второй половине III в. н.э. на Боспоре резко возрастает сармато-аланский этнос, и с ним И.Т. Кругликова связывает разрушение городов и поселений европейского Боспора. Но есть и другая точка зрения – Горгиппия была захвачена во время одного из морских походов причерноморских племен (Кропоткин 1978: 149). Предположение о сильной аланской волне, пришедшей на Боспор, высказал и А.А. Масленников (1990: 40), о чем мы уже говорили.

Письменные источники, в том числе Иосиф Флавий, сообщают, что племена аланов живут вокруг Танаиса и Меотиды (Латышев 1948: 336). В то же время вокруг Меотиды Иордан, Вописк и Стефан Византийский в III в. н.э. размещают готов (Буданова 1990: 75 сл.).

В 50-х гг. III в. начинаются так называемые «скифские» морские походы. Причем письменные источники свидетельствуют, что организаторами первых морских походов по восточному побережью Понта с целью грабежа на судах, взятых у боспорян, были не готы, а бораны. В последних некоторые исследователи видят «какое-то скифо-сармато-аланское или славянское племя» (Ременников 1954: 86). Хотя в этих походах, несомненно, принимали участие и готы.

Из всего сказанного становится очевидно: во-первых, что пришлые племена не были этнически однородными, вокруг Меотиды расселилось полиэтничное население, в состав которого вошли и готы, и сарматы.

Во-вторых, движение этих племен (морские походы) началось во 2-й половине III в. н.э. Именно с этим временем совпадает начало третьей фазы функционирования могильника «Совхоз-10», в погребениях которого проявляются как черты сармато-аланской, так и черняховской культур. Этому не противоречит мнение А.В. Гудковой и В.В. Крапивиной о появлении в Северном Причерноморье черняховских поселений после окончания «скифских» или «готских» войн, т.е. не ранее 70-х годов III в. н.э. (Гудкова, Крапивина 1994: 37).

Попытки вычленить элементы собственно готской материальной культуры в Северном Причерноморье пока были бесплодными.

В решении готской проблемы все еще бессильна и антропология. Ибо ни в первые века нашей эры, ни в последующие на территории Крыма не найдено антропологических особенностей, типичных для германцев (Алексеева 1974: 83; 1974а: 64).

В то же время данные лингвистики фиксируют присутствие в Крыму готского (германского) языка, сохранившегося вплоть до средневековья (Топоров 1982: 236), следовательно, в конгломерате племен, вторгшихся на полуостров в III в. н.э., были и готы. Если принять во внимание, что у большинства исследователей черняховской культуры ее германское начало почти не вызывает сомнений (Лавров 1992: 57; Бiрбауер 1995: 38), то мы находим, помимо чатырдагского могильника, и другие археологические материалы, подтверждающие присутствие готов на полуострове в указанное время. Но в данном миграционном потоке «готы» оказались в ничтожном меньшинстве. К тому же, видимо, правы исследователи, считающие, что готы признавали престиж античной цивилизации и это способствовало растворению их собственной культуры (Топоров 1982: 231).

На третьей фазе функционирования могильника резко сокращается импорт различных изделий, мы встречаем продукцию (краснолаковую, гончарную керамику, стекло, украшения из металла) почти исключительно местного, скорее всего, херсонесского производства. Античная культура по-прежнему оказывает сильное влияние на пришлых варваров. И в данном случае мы вновь сталкиваемся с типичным для окраин всей Римской империи антично-варварским симбиозом (Шелов 1978: 81). На третьей фазе существования могильника он проявился, прежде всего, в обряде кремации, не характерной для большинства пришельцев (сармато-аланов), к тому же в качестве погребальных урн именно в этот период использовались оссуарии.

Миграционные потоки, вполне естественно, меняли демографическую ситуацию в округе Херсонеса.

Вместе с пришельцами распространялись новые, ранее неизвестные в округе вещи (сармато-аланские сосуды нового типа, фибулы, пряжки и т.д.), появлялись новые обряды, новые верования. К IV в. н.э. постепенно исчезает обряд кремации, а вместе с ним затухают и античные традиции в обряде погребений. Постепенно распространяется христианство.

Начинается 4 фаза функционирования могильника, датируемая концом IV – началом V вв. н.э. Она характеризуется появлением нового типа погребальных сооружений – подпрямоугольных в плане склепов с длинным дромосом.

Эти склепы, как мы видели, имеют прямые аналогии среди синхронных аланских склепов Северного Кавказа. На четвертой фазе склепы на некрополе сосуществовали вместе с подбойными и грунтовыми могилами. Последние, как правило, содержали скудный инвентарь, ярко характеризующий глубокую социальную дифференциацию пришлого сармато-аланского населения: богатых хоронили в каменных вырубных склепах с богатым инвентарем, бедных – в могилах со скудными подношениями. Пребывание аланского этноса фиксируют и письменные источники. Видимо, именно о тех аланах сообщает епископ Федор, автор ХIII в., что живут близ Херсона «столько же по своей воле, сколько по желанию херсонцев, словно некое ограждение и охрана» (Кулаковский 1899: 17). При этом Ю. Кулаковский полагал, что аланское поселение находилось не на морском берегу, а внутри полуострова, и служило защитной для греков от варваров со стороны степи (1899: 63).

 

Рис. 45. Карта распространения прямоугольных в плане склепов и памятников черняховской культуры. А – могильники с вещами черняховской культуры. Б – склепы III–IV вв. В – склепы IV–V вв.

 

Трудно судить, какие отношения сложились между Херсонесом и варварским населением. Мы неоднократно подчеркивали их тесные экономические связи, из Херсонеса, видимо, начинает проникать к варварам христианство.

Известно, что в 332 г. Константин I установил федеративные отношения с готами северных провинций империи (Глушанин 1985: 37). Существовала ли подобная практика в Херсонесе, мы не знаем. Однако надо полагать, что Херсонес стремился обезопасить свои границы от гуннского вторжения, прежде всего, за счет соседних варваров.

Непрерывное поступление императорских монет, о чем мы говорили выше, как будто свидетельствуют о регулярном жаловании, получаемом местными жителями, которые могли, как федераты, выполнять определенные обязанности по охране государства.

По свидетельствам древних авторов, в конце IV в. н.э. гунны разгромили готов.

Присутствие гуннов в Крыму в IV–V вв. н.э. засвидетельствовано археологическими находками в степном (Щепинский, Черепанова 1967: 180; 1969: 309), центральном (Ачкинази 1987: 207 сл.; Айбабин 1993, рис. 1). По мнению некоторых исследователей (Гайдукевич 1949: 480, 482; Шелов 1978б: 82) вторжение гуннов на Боспор принесло ему тотальную катастрофу. Однако нельзя не учитывать и другие данные: в IV в. н.э., после разгрома, возрождается жизнь Танаиса, жилые помещения с керамикой IV–V вв. н.э. открыты в Семеновке, Илурате, Тиритаке и других поселениях Боспора (Айбабин 1993: 209), в последней четверти IV в. н.э. наблюдается интенсивная торговля хлебом Боспора и Херсонеса с южным Понтом (Гадло 1979: 13). С этим же временем связан ряд захоронений, открытых в Крыму (Айбабин 1993: 209).

Вместе с тем, есть сообщение Прокопия Кессарийского, что всю область от Боспора до Херсона занимают варвары из племени гуннов. Вряд ли можно понимать его слова буквально, хотя их как будто дополняет Иордан, локализуя гуннов возле Херсона (Пiоро 1976: 84, 95; Пятышева 1967: 186).

О пребывании гуннов в Херсонесе свидетельствуют и археологические данные. Это, прежде всего, антропоморфные фаллические подвески (Пятышева 1967: 186; Зубарь 1982: рис. 66: 9, 10), а в Инкерманской долине обнаружены черепа с монголоидными чертами (Соколова 1963: 127).

По свидетельству Аммиана Марцеллина, Зосимы и других авторов (Аmm. Marc. XXXI, 3, 1 = SC, II: 342; Zos., 1,20 = SC, I: 706), гунны производили страшное опустошение и истребление повсюду, где они появлялись, «разнося смерть на широкое пространство».

Вполне возможно, что в числе покоренных могло быть и небольшое поселение, существовавшее в Юго-Западном Крыму близ современного «Совхоза №10». Возможно, существовали иные причины гибели этого поселения, выявить которые пока не удается. Не исключено и предположение А.К. Амброза, что основная масса населения Северного Причерноморья ушла на запад в составе гуннского войска (Амброз 1971: 104).

 

²⁹ В таблицу включены только могилы с ингумацией, во-первых, потому, что они охватывают весь хронологический диапазон существования могильника, во-вторых, содержат большее количество вещей, чем урны, и потому более информативны. Корреляция урн с находками, обнаруженными внутри них, представлена на табл. №XI.

 

Продолжение: Приложение №1. Каталог погребальных комплексов (по обряду ингумации)