11. Предметы личного убора
11. Предметы личного убора
а. Пряжки и поясные украшения
В могильнике обнаружена сравнительно небольшая коллекция пряжек – всего 95 экз.
По времени и типам они распределяются следующим образом.
ТИП I – бронзовая, прямоугольная фигурная пряжка из м. 113а и изображением льва, идущего влево. Голова в фас. Ее размер со щитком 9,8 × 3,5 см. Язычок не сохранился (здесь и далее см. рис. 25).
Единичные экземпляры различных фигурных пряжек встречены в сарматских погребениях. Например, II в. до н.э. датируется пряжка с изображением всадника из мечетсайского кургана Поволжья (Смирнов 1975: рис. 34: 9). Пряжку с фигурой лежащего верблюда из сарматского кургана приводит В.И. Шилов (1975: рис. 39: 10). Известны подобные пряжки и в Венгрии (Hampel 1905: Taf. 154: 5).
В римское время появляются такие пряжки в Северном Причерноморье, но встречаются они очень редко. Из херсонесского могильника, по данным В.М. Зубаря, происходит всего одна пряжка с изображением Европы, опирающейся на быка. Автор датирует ее II–III вв. н.э. (Зубарь 1982: рис. 72). Подобную пряжку с фигурой всадника Н.З. Кунина и Н.П. Сорокина относят ко II в. н.э. (Кунина, Сорокина 1972: рис. 9: 44). Концом II в. н.э. может быть датирована и наша пряжка по комплексу находок.
Стиль изображения рассматриваемой пряжки согласуется с декором деревянных саркофагов I–II вв. н.э., где большую роль играли профилированные планки (Сокольский 1971: 122). Напомним фрагмент саркофага II в. н.э. из Пантикапея, где также изображена фигура льва с поднятой передней лапой (Художественное ремесло 1980, №359).
ТИП II.
Вариант 1. Ажурные пряжки, кольцо переходит в стилизованные головки птиц или растений. Таких пряжек всего 2 (в мог. 113а и 39б).
Подобные им встречаются в комплексах I–II вв. н.э. как в Северном Причерноморье (Кунина, Сорокина 1972: рис. 8: 19), так и за его пределами, в частности, в Паннонии (Fülep 1977: pl. 39: 8).
Однако наши пряжки несколько отличаются от указанных: они грубее, птичьи головки более стилизованы (рис. 25).
Пряжка из м. 113 по комплексу датируется концом II в. н.э. Подбой «б» могилы 39 был сделан одновременно с подбоем «а», а в последнем обнаружена монета Диоклетиана (284 – 305 гг.), следовательно, пряжка не может быть ранее начала IV в. н.э.
Вариант 2. Более простые по форме ажурные пряжки (всего 4) существовали длительное время, вероятно, наряду с пряжками первого варианта. В некрополе они встречены в комплексах I–II, II–III и начала IV в. н.э. Более типичны они для II–III вв. н.э. (Трейстер 1983: рис. 27; Гущина 1974: рис. IV: 17; Богданова 1989, 17: 70; Гайдукевич 1959: рис. 82: 4; Бураков 1976: табл. ХIII: 9). В могильнике Бельбек III такая пряжка обнаружена вместе с херсонесской монетой 240 – 250 гг. (Гущина 1970: рис. 15: 16), на Кавказе они известны в могилах II в. н.э. (Ломтатидзе 1957: табл. V: 2). А в Херсонской области в погребении у Широкой Балки подобная пряжка датируется третьей четвертью III в. н.э. (Гороховський, Зубар, Гаврилюк 1985: рис. 7: 1).
ТИП III. Вариант 1. Бронзовые, круглые пряжки с утолщением спереди, диаметр от 1 до 2,5 см, язычок не свисает с кольца (всего 7). Одна из них серебряная – м. 76а, другая – железная – склеп 5. Такие пряжки большинство исследователей датирует III–IV вв. н.э. (Айбабин 1990: 28; Генинг 1979: табл. В: 5). Однако они известны и в комплексах I в. н.э. (Костенко 1979: табл. 7: 24).
В нашем случае все 7 пряжек следует отнести к III–IV вв. н.э., т.к. одна из них (могила 76а) найдена вместе с монетой Константина I (306 – 337 гг.); другая – в комплексе с фибулой III в. н.э. (могила 213), в третьей могиле (8а) вместе с пряжкой была краснолаковая посуда III–IV вв. н.э. и т.д.
Вариант 2. Три пряжки того же типа имеют свисающий язычок. Это широко распространенный вариант, встречающийся, главным образом, в комплексах середины IV в. н.э. (Кравченко 1967: табл. Х: 15; Засецкая 1979: рис. 3: 1, 2, 45). Две пряжки из могильника «Совхоз №10» (мог. 41) найдены вместе с монетой середины IV в. н.э. В Инкерманском некрополе они известны с монетами третьей четверти IV в. н.э. (Айбабин 1990: 28). В нашем случае в м. 41 пряжка найдена с монетой середины IV в. н.э.
Рис. 25. Пряжки.
Вариант 3. Самую большую коллекцию составляют круглые пряжки, у которых язычок имеет небольшой уступ в месте крепления с рамкой. На язычке некоторых из них – косой крест. Таких пряжек 30 (диаметр от 1 до 3 см). Из них 4 серебряные, остальные бронзовые. Три пряжки датируются концом III в., в том числе (м. 8а и 269) монетой Аврелиана (270 – 275 гг.). Одна (м. 264) относится к рубежу III–IV вв. н.э. Четырнадцать пряжек – IV в. н.э., из них три (м. 223 и 271) найдены с монетами первой половины (306 – 337 гг.) и середины столетия. Три пряжки встречены в комплексах IV–V вв. н.э., в том числе в склепе №8, остальные не датируются.
Аналогичные пряжки известны в синхронных комплексах (Рикман 1958: рис. 2: 9), иногда с монетами середины IV в. н.э. (Лобода 1977: рис. 4: 4). А.И. Айбабин такие пряжки датирует IV – первой половиной V в. н.э. (Айбабин 1990: рис. 22: 6), тогда как В.Б. Ковалевская полагает, что они не являются датирующим признаком, т.к. не имеют узкого хронологического диапазона (Ковалевская 1969: 86).
Д.К. Амброз считал, что массивная рамка с утолщением спереди и толстый «хоботковый» шип, ступенчато срезанный сзади, – решающие признаки для пряжек, господствующих в Крыму в IV в. н.э. (Амброз 1992: 12).
ТИП IV. Железные пряжки с круглой ровной рамкой без щитка. Их сохранилось двенадцать. Самая ранняя пряжка (м. 126) датируется II–III вв. н.э. В м. 74 железная пряжка с бронзовой иглой найдена вместе с монетой конца III в. н.э. По комплексу началом III в. датируется пряжка из м. 114. Две пряжки (м. 282 и каменный ящик I, п. 15) относятся к III–IV вв. н.э. Известны такие пряжки в могилах IV в. (м. 284, 239), найдены они и в склепах вместе с инвентарем IV–V вв. н.э. Таким образом, можно сказать, что диапазон их существования довольно широк. Это подтверждают и аналогии. Такие пряжки обнаружены на Северном Кавказе в погребениях I – начала II в. н.э. (Абрамова 1987: рис. 45: 26, 27), на Боспоре в могилах III в. н.э. (Гайдукевич 1959: рис. 95: 4), а в Поволжье найдены в комплексах IV–VI вв.(Архипов 1978: рис. 1: 3; 2: 3).
ТИП V. Одна пряжка серебряная с круглой немного утолщенной спереди рамкой и прямоугольным двупластинчатым щитком (Длина 3,5 см). Язычок в месте уступа рифленый. Аналогичная пряжка найдена в гуннском погребении в северо-западном Крыму (Дашевская 1969: рис. 4: 3, 4). А.И. Айбабин относит такие пряжки к
IV – первой половине V в. н.э. (Айбабин 1990: 201, рис. 22: 18). Подобные серебряные пряжки из боспорских склепов И.П. Засецкая датирует последней четвертью IV – первой половиной V вв. н.э. (Засецкая 1993, №104, 109, 117, 231). Однако подобные пряжки встречаются в комплексах V–VII вв. (Краснов 1974: рис. 4: 3).
ТИП VI. Круглые бронзовые пряжки с ровной рамкой, прямоугольным (вариант 1) или овальным (вариант 2) щитком. Таких пряжек 7 (длина их 2,7 – 4 см).
Они имеют очень широкий ареал и хронологический диапазон, встречаются в комплексах I–III вв. н.э. (Арсеньева 1970: табл. 13: 5; Абрамова 1987: рис. 60: 40, 41). Начиная со II в. н.э. количество их постепенно возрастает и достигает апогея в IV–V вв. н.э., когда они распространяются повсеместно (Засецкая 1993: табл. 26, №102а; Минаева 1951: рис. 12: 2; Генинг 1979: табл. Е – 1). На Боспоре аналогичные пряжки известны с монетами Рескупорида IV (Корпусова 1973: 41).
В погребениях данного некрополя пряжки этого типа происходят из комплексов III–IV вв. н.э. В м. 55 серебряная пряжка второго варианта найдена вместе с монетой 305 – 337 гг.
ТИП VII. Граненые пряжки трех вариантов.
Вариант 1 – без щитков. Среди них единичным экземпляром представлена довольно большая (5,5 × 4 см) бронзовая пряжка из м. 149 (табл. 32) с граненой рамкой и язычком. Она найдена вместе с краснолаковой тарелкой и ойнохоей I–II вв. н.э.
Остальные четыре пряжки этого варианта происходят из комплексов III–IV вв. И.П. Засецкая подобные пряжки датирует последней четвертью IV – первой половиной V в. н.э. (Засецкая 1983: табл. 3, рис. 17), хотя появляются они довольно рано, встречаясь в комплексах I – III вв. н.э. (Арсеньева 1970: табл. 13: 6).
Вариант 2. Довольно большая бронзовая пряжка с прямоугольным щитком (длина со щитком 6,5 см) заканчивающимся зубчиками, датируется II–III вв. н.э. Того же времени пряжка из м. 114. Подобные пряжки на Боспоре встречены в комплексах I–III вв. н.э. (Арсеньева 1970: табл. 13: 5). Граненые пряжки с сильно загнутым язычком И.П. Засецкая датирует концом IV – первой половиной V в. н.э. (Засецкая 1979: рис. 3: 26), к тому же времени их относит В.Ф. Генинг (1979: табл. Бирск В – 18). Исходя из этого надо полагать, что наша пряжка, у которой язычок не загнут, типологически раньше пряжек с загнутым язычком и может быть датирована концом II – началом III в. н.э.
Вариант 3. Две пряжки с овальными щитками и граненой рамкой. В одном случае серебряная пряжка найдена вместе с монетой Гордиана III (238 – 244 гг., м. 20), в другом (м. 55) вместе с монетой Галерия Максимина (305 – 311 гг.), хотя нередки они и в комплексах IV–V вв. н.э. (Дмитриев 1979: рис. 1: 9).
ТИП VIII. Две пряжки из склепа №12 несколько отличаются друг от друга.
Вариант 1 – бронзовая пряжка с довольно толстой овальной рамкой, щиток был, по-видимому, овальный (сохранился частично), рифленый язычок слегка загнут.
К этому же варианту надо отнести пряжку из м. 272. Она имеет такую же рамку, но прямоугольный щиток.
Вариант 2 – пряжка по форме подобна предыдущей, но в отличие от нее имеет рифленую рамку, последняя, так же как и небольшой щиток, – железные, а язычок бронзовый.
Пряжки с рифлеными рамками на Боспоре найдены в комплексах конца IV – начала V в. н.э. (Засецкая 1979: рис. 332), что соответствует дате склепа №12.
ТИП IХ. Железные пряжки с овальной или подпрямоугольной рамкой. Таких пряжек 13, все они имеют близкие размеры 4,5 × 3, 3,2 × 1,5 см.
Пряжки найдены либо в комплексах III в. н.э. (в могиле 145 вместе с монетой Деция Траяна (250 – 253 гг.), а в могиле 269 – с монетой Аврелиана (270 – 275 гг.), либо в погребениях с материалом III–IV вв. н.э. В могиле 250 железная пряжка обнаружена с монетой Галерия Максимина (305 – 311 гг.). И только пряжки из склепов датируются IV–V вв. н.э. Хронологический диапазон существования пряжек подтверждают и аналогии. В Молдавии они также найдены в комплексах III–IV вв. н.э. (Рикман 1958: рис. 2: 6), на Боспоре как с материалом IV в. н.э. (Корпусова 1973: рис. 12: 11), так и конца IV – первой половины V в. н.э. (Засецкая 1979: рис. 3: 25). Последние, впрочем, бронзовые. Широкое распространение прямоугольные железные пряжки с язычком, расположенным не поперек, как в нашем случае, а вдоль прямоугольника, в начале нашей эры получили в Центральном Предкавказье (Абрамова 1993: рис. 53: 9; 58: 35).
ТИП Х. Прямоугольные пряжки без щитков. Таких три, они найдены в каменном ящике I, погреб. 15. Рамка бронзовой пряжки размером 4 × 2,7 см имеет по углам глубокие насечки, язычок граненый. Подобная ей пряжка происходит из позднесарматского погребения III в. н.э., близ г. Азова (Беспалый 1990: рис. 4: 14).
От второй серебряной пряжки сохранилась только рамка. Близкая по форме пряжка I–II вв. н.э., но с прямоугольным щитком найдена на Северном Кавказе (Абрамова 1987: рис. 26: 1).
Таким образом, сравнительно небольшая коллекция пряжек имеет широкий хронологический диапазон от II в. н.э. до V в. н.э. Наибольшее количество составляют пряжки III типа, что соответствует III–IV вв. н.э.
Пряжки обнаружены почти без исключения в области тазовых костей, в одном случае даже с остатками ремня, что говорит об их прямом назначении. Однако маленькие пряжечки (например, в м. 223) были в ногах. Они, видимо, скрепляли обувь.
Поясные украшения. Пояса, по-видимому, украшали различные наконечники, не сохранившиеся до наших дней. Только лишь в м. 99 обнаружен хорошей сохранности бронзовый наконечник с ажурной подвеской, выполненной в стиле ажурных пряжек с птичьими головками. Погребение датируется лучковой фибулой II–III вв. н.э. (табл. 14: 31). Примечательно, что незамысловатые (в виде треугольников) поясные наконечники в м. 16 и 114 (табл. 3: 65; 16: 35) украшали пояса в одном случае женщины, во втором девочки-подростка лет 14-16 (по определению С.Ф. Стржелецкого).
В погребениях конца III и IV вв. н.э. найдены накладки на пояса с колечками. В м. 191 кольцо было довольно большим (Д – 2,3 см), в остальных (м. 156, 251, ск. 20) – маленькие, не более 1,5 см (табл. 21: 8; табл. 30: 19). Такие накладки, судя по аналогиям (Краснов 1974: рис. 4: 3), украшали переднюю часть пояса, ближе к пряжке.
Наконец, в могилах 130 и 145 обнаружены бронзовые «гвоздики», которые, по-видимому, скрепляли кожаные ремни, подобно современным запонкам. Такие серебряные гвоздики известны в кочевнических погребениях Подонья (Мошкова, Федорова-Давыдова 1974: табл. VI: 4). Один из «гвоздиков» в нашем некрополе (м. 130) найден в погребении девочки 5-6 лет.
И последнее. В склепе №20 среди обломков керамики встречена серебряная накладная пластина в виде фигурки стоящего бычка (?) (табл. 36: 44). Подобные накладки на ремни в виде фигур различных животных были найдены в керченских склепах конца IV – первой половины V в. н.э. (Засецкая 1979: рис. 5: 37), т.е. того же времени, к которому может быть отнесена и наша пластинка.
Из всего сказанного очевидно, что в I–II, во II–III вв. н.э. пряжки и поясные украшения единичны. Происходят они в основном из богатых погребальных комплексов, форма пряжек варьирует, среди них есть уникальные экземпляры. В III в. и в особенности в IV в. н.э. количество пряжек резко возрастает и составляет 84% от общего числа найденных предметов.
Можно предположить, что в ранний период пояса могли носить лишь привилегированные члены общества, если это ребенок или подросток, то он был из состоятельной семьи.
В IV в. н.э. пояса почти обязательная принадлежность костюма, независимо от его пола, возраста и социального ранга. Форма пряжек упрощается и становится почти стандартной – круглая рамка с утолщением спереди. И лишь особо отличившиеся и богатые люди имели возможность, а может быть, и право носить на поясах исключительные украшения в виде накладных пластинок.
б. Серьги и височные кольца
Серьги и височные кольца сохранились плохо, да, видимо, они были не особенно популярны у местного населения. Поэтому до нас дошло лишь 39 серег, в отдельных случаях по одной, но обычно парные.
Серьги изготовлены из серебра и бронзы. Их можно разделить на 8 типов, как увидим ниже, некоторые типы представлены всего одной парой (здесь и далее см. рис. 26).
ТИП I
Вариант 1. Две серьги из ложновитой бронзовой проволоки с овальным рельефным щитком и стеклянной вставкой. Они найдены в подбойной могиле 113б и датируются по комплексу II в. н.э. Такие серьги, обычно золотые, были широко распространены в античном мире, в том числе и в Северном Причерноморье в I–II вв. н.э. Они обнаружены в Илурате (Гайдукевич 1958: рис. 151: 2), в бельбекском могильнике (Гущина 1974: рис. IV: 4). Серьги из Кыз-Аульского некрополя В.Ф. Гайдукевич датировал I–II вв. н.э. (1959: рис. 77: 1). Подобные, но более пышные серьги найдены в некрополе Херсонеса (Лепер 1927: рис. 17, №2829).
Эта форма серег живет очень долго, постепенно подвергаясь определенной модификации.
В Абхазии в комплексах 2-й половины IV – первой половины V вв. мы встречаем уже упрощенные серьги этого варианта (Воронов, Юшин 1979: рис. 5: 21).
Вариант 2. Две пары бронзовых серег с сердоликовыми вставками отличаются от предыдущего варианта лишь более упрощенным исполнением. Одни серьги (м. 23) могут быть датированы II–III вв. н.э., вторые (м. 273) – IV в. н.э. Аналогичные им серьги известны в позднесарматских погребениях Поднепровья (Гущина 1966: рис. 1: 6) и в слое III–IV вв. Пантикапея (Археология СССР 1984: табл. СLХII, рис. 24).
Вариант 3. Две пары серег с гладким кольцом и сердоликовыми вставками. Из них серебряные (м. 8а) датируются концом III – началом IV в. н.э. Вторые (м. 75) – серебряные с позолотой, дужка серебряная – более пышные, поскольку вдоль сердолика щиток украшен рельефным рубчатым валиком, обнаружены вместе с монетой Филиппа Араба. Подобные серьги на протяжении длительного времени были любимым украшением женщин. Они встречаются в Крыму в долине Бельбек, правда, со вставками из стекла (Гущина 1974: рис. VII: 26), известны они в Чернореченском могильнике, в том числе с монетой 238 – 244 гг. (Бабенчиков 1963: табл. II: 13, 14) и в могильнике Цебельды в Абхазии тоже в погребениях III–IV вв. н.э. (Воронов, Юшин 1979: рис. 2: 29).
ТИП II. Представлен двумя парами целых серег и двумя фрагментами (один из которых из серебра, м. 198), изготовленными из тонкой проволоки и обвитой полностью или частично такой же проволокой, крепление – петелька и крючок.
Серьги из могил 104 и 116 датируются II–III вв. н.э. В последней могиле обнаружена монета Траяна (98 – 117 гг.), но комплекс относится к III в. н.э. Аналогичные золотые серьги I–II вв. н.э. найдены на Боспоре в Кыз-Аульском могильнике (Гайдукевич 1959: рис. 77: 2), серьга из Пантикапея датируется I в. н.э. (Археология СССР 1984: табл. СLХII, рис. 17). Такие же серьги найдены в Чернореченском могильнике (Бабенчиков 1963: табл. II: 16).
ТИП III. Бронзовые проволочные серьги с завязанными концами. Таких серег – пять пар и два обломка. Они происходят из разновременных могил (II в. н.э. – м. 2, 117 – II–III вв. н.э. – м. 126, конца III в. – м. 155 и III–IV вв. н.э. – м. 266).
Аналогичные серьги также имеют широкий хронологический диапазон и ареал. Они встречены в некрополе Неаполя в погребениях I и I–II вв. н.э. (Сымонович 1983: табл. ХХХI: 4, 7), в некрополе Танаиса в могилах II в. н.э. (Арсеньева 1977: табл. ХХХI: 5); концом II–III вв. н.э. датируются аналогичные серьги из могильника Бельбек III (Гущина 1970: рис. 16: 4). В погребениях III в. н.э. такие серьги найдены в Херсонесе (Репников 1927: рис. 46: 14) и сарматских погребениях (Федоров 1969: рис. 2: 3), известны они в черняховских могильниках (Баран 1981: табл. ХХХIV: 9, 14) и за пределами нашей страны, в том числе в Дура-Европосе (Excavations 1931: pl. XLXI: 1).
ТИП IV. Самую большую группу серег – 10 пар (в некоторых случаях сохранились лишь обломки) составляют простые проволочные бронзовые или серебряные серьги с петелькой на одном конце и крючком на другом. Они происходят из комплексов как I–II вв. н.э. (м. 178), так и II, III, IV и IV–V вв. н.э. (м. 226).
В одном случае встречены проволочные серьги с нанизанными бусинками (погребение (м. 11) датируется III – началом IV в. н.э., хотя в нем была монета 211 – 217 гг.н.э.). Серьги этого типа также имеют широкий хронологический диапазон, в Северном Причерноморье они встречаются как в погребениях I–II вв. н.э. (Сымонович 1983: табл. ХХХI: 13, 14; Арсеньева 1977: табл. ХХХI: 5; 1970: табл. 13: 10), так и III в. н.э. (Археология СССР 1984: табл. СLХII: 27).
В бассейне Днепра такие серьги существовали с эпохи эллинизма до средних веков (Вязьмитина 1972: рис. 69: 9, 14). В Абхазии они найдены в комплексах как III в., так и более позднего времени (Воронов, Вознюк, Юшин 1970: рис. 2: 31). Серьги с бусинами известны у черняховцев Молдавии (Федоров 1960: табл. 37: 1, 7).
ТИП V. Более узкий хронологический диапазон имеют серьги из бронзовой ложновитой проволоки с овальным щитком, иногда орнаментированным точками. Такие парные серьги в нашем некрополе найдены только в каменных ящиках в 4 случаях. Все они датируются III и III–IV вв. н.э. В том числе в ящике II, урна 3, серьги были вместе с херсонесской монетой III в. н.э.
Аналогичные серьги встречаются в сарматских погребениях Запорожья в могилах II–III вв. (Савовский 1977: рис. 5: 2) и у черняховцев в погребениях III–IV вв. н.э. (Магомедов 1979: табл. Х: 3; Славяне 1990: рис. 32: 31).
ТИП VI. Гладкое кольцо с петелькой на одном конце и крючком на другом. К нему подвешен 4-гранный столбик, завершающийся пирамидой из зерна. Одна такая серебряная серьга найдена в могиле 16, датированной III–IV вв. н.э. Пара аналогичных бронзовых серег из м. 165 датируется II–III вв. н.э., подвеска от аналогичной серьги найдена в каменном ящике I, погребение 8, а в ящике ХХV подобная, но более грубая бронзовая подвеска обнаружена с монетой 284 – 305 гг. Ближайшие аналоги данному типу серег известны в Херсонесе в комплексах III–IV вв. н.э. (Археология СССР 1984: табл. СLХII: 30; СLХII: 25; ОАК за 1901: 47, рис. 91) и в Керчи (ОАК за 1900: 30, рис. 78).
Рис. 26. Серьги
ТИП VII. Этот тип представлен единственной парой серег из тонкой бронзовой проволочки с крючком на одном конце и овальным щитком и петлей – на другом, на щитке стеклянная вставка. К серьге на реберчатой проволочной подвеске прикреплены бусинки. Серьги найдены в подбойной могиле 267. Датировать их по комплексу не представляется возможным. Аналогии им мы находим в Абхазии в погребениях IV и IV–V вв. н.э. (Воронов, Юшин 1979: рис. 3: 22; Воронов, Возюк, Юшин 1970: рис. 8: 3), что позволяет и наши серьги отнести ко времени не ранее IV в. н.э.
ТИП VIII. Полихромные серьги
Треугольный щиток по периметру украшен плетенкой и вставками из шести сердоликов (м. 78). К его основанию на золотых цепочках подвешены бусины из сердоликов. Полихромный стиль в ювелирном искусстве Северного Причерноморья получил очень широкое распространение в римское время, среди сармато-аланских племен, а также в прикладном искусстве античных городов (Скалон 1961: 116).
Так, например, в Керчи найдены пышные серьги с альмандинами, представляющие собой продукт весьма тонкого и совершенного античного искусства (ОАК за 1903: 45: рис. 62).
I в. н.э. датируются полихромные серьги, орнаментированные стеклянными вставками, из сарматского погребения Подонья (Медведев 1981: рис. 4, 5). Из кургана в низовьях Волги происходят полихромные серьги IV в. н.э. (Скалон 1961: рис. 3: 2).
Треугольные золотые височные подвески, украшенные стеклянными вставками и свисающими косичками, из богатого сарматского кургана Пороги датируются I в. н.э. (Симоненко Лобай 1991: рис. 19: 1, 2).
Близкие рассматриваемым золотые подвески найдены в позднесарматском погребении III в. н.э. у г. Азова (Беспалый 1990: рис. 3: 15).
В нашем случае серьги обнаружены в богатом погребении девочки-подростка 8-14 лет, помимо разнообразной посуды и украшений в могиле найдена золотая пронизь. Погребение датируется монетой Лициния (306 – 327 гг.).
А.К. Амброз, на наш взгляд, совершенно справедливо отделяет ювелирные изделия, обильно украшенные зернью и симметрично расположенными вставками с сердоликом и янтарем, от предметов, орнаментированных камнями (чаще всего альмандинами), расположенными россыпью, без жесткой симметрии (Амброз 1992: 16, сл.).
Последний стиль получил широкое распространение в гуннское время.
Рассматриваемые серьги, бесспорно, принадлежат к изделиям первого стиля. Вещи обоих стилей, считал А.К. Амброз, не встречаются в одном комплексе, хотя ареал их частично совпадает. На те же две группы ювелирные изделия гуннского времени делит и И.П. Засецкая (1975: 11).
ТИП IX. От большой серебряной серьги из грунтовой могилы 199 сохранилась подвеска в виде листа со стеклянной вставкой. По комплексу находок, в частности, по фрагменту зеркала с петлей для подвешивания, погребение можно датировать не позднее III в. н.э.
ТИП Х. Одиночная бронзовая серьга с многогранником найдена в склепе №8.
Аналогичные серьги обнаружены в некрополе Сахарная головка (Веймарн 1963: рис. 5: 10, 11), Суук-Су (Якобсон 1951: рис. 143: 4), в боспорских склепах (Засецкая 1993: табл. 55, №305), на Северном Кавказе (МАК 1900: табл. LХХХI: V). Встречаются они в кочевнических погребениях (Археология СССР 1981: рис. 12: 62).
В могильниках Крыма такие серьги известны с инвентарем как V–VI, так и первой половины VII вв. н.э. (Айбабин 1990: 58).
В нашем случае серьга встречена в разграбленном склепе, где были предметы IV–V вв. н.э. (стекло и краснолаковое блюдо), таким образом, данную серьгу мы не можем датировать позднее V в. н.э.
Подводя итог сказанному, нужно заметить, что серег в погребениях было больше, чем их дошло до нас. Одни из них рассыпались еще в древности, другие – не сохранились до наших дней уже после того, как были извлечены из погребений. Так, в могиле 78 вместе с парой полихромных серег была одиночная бронзовая серьга, но она не сохранилась, о ней мы узнаем лишь из отчета. И тем не менее, надо подчеркнуть, что серьги не были особенно популярным украшением у местных женщин.
Височные кольца. Единичными экземплярами представлены височные кольца. Их можно подразделить на четыре типа.
ТИП I. Кольца с завязанными концами (рис. 26). Одно такое кольцо найдено в каменном ящике I, в погребении 21, которое датируется концом III в. н.э. Аналогичные кольца встречаются в позднескифских погребениях более раннего времени (I–II вв. н.э.) (Сымонович 1983: табл. ХХХI: 38, 42).
ТИП II. Кольца из тонкой бронзовой проволоки с петелькой на одном конце и крючком на другом. Таких колец сохранилось два (могилы 62 и 63), оба датируются по комплексу находок I–II вв. н.э.
ТИП III. Височные кольца со сходящимися концами. Четыре кольца происходят из погребений, которые можно отнести к I–II, II–III и IV вв. н.э., т.е. они существовали почти весь период функционирования могильника. И это не удивительно, ибо они получают распространение еще в эпоху бронзы, встречаются постоянно в позднескифских и сарматских погребениях (Вязьмитина 1972: рис. 69: 2; Смирнов 1959: рис. 19: 3; Сымонович 1983: табл. ХХХI: 30; Абрамова 1974: рис. VIII: II).
ТИП IV. Кольца с шишечками (вариант 1) и выступами (вариант 2). Таких колец сохранилось 8. Позднее середины III в. н.э. они не известны. В Усть-Альминском могильнике аналогичные колечки всегда встречались возле черепа, поэтому мы относим их к височным. Место нахождения их в данном некрополе проследить не всегда удается.
Такие колечки очень широко были распространены у поздних скифов Нижнего Днепра (Вязьмитина 1972: рис. 69: 4) и среди сарматизованного населения Крыма (Гущина 1982: рис. 5: 21, 23, 50 и т.д.; 1974: рис. Х: 9).
Вариант 3. По-видимому, на смену кольцам с шишечками в III, IV вв. н.э. приходят кольца с волнообразным внешним ободом. В могиле 39а такое колечко найдено вместе с монетой Диоклетиана (284 – 305 гг.). Сохранилось всего 2 кольца.
в. Браслеты *
Браслеты некрополя разнообразны, изготовлены они, главным образом, из бронзы, реже из серебра. Носили их только на руках. Ко времени функционирования могильника почти совсем исчезли ножные браслеты. Нам известны лишь браслеты на ногах у погребенного в склепе первых веков н.э. у с. Льговское (Катюшин 1993: 14). Обнаружены браслеты, главным образом (свыше 55%), в детских погребениях, реже в женских, и только два сопровождали мужские захоронения. К сожалению, во многих случаях (29 предметов, что составляет 28%) половая принадлежность погребенного, при котором найден браслет, не устанавливается. В это число включены и останки кремированных. Всего нами учтено 102 браслета (в том числе обломки), которые можно подразделить на тринадцать типов.
* Раздел «Браслеты» подготовлен Т.Н. Высотской и Е.М. Кочетковой.
ТИП I. Единичным экземпляром представлен бронзовый браслет с выпуклой внешней стороной и закрученными концами (здесь и далее см. рис. 27). По форме он напоминает широко известные в эллинистическое время и ранее бронзовые и железные пряжки-сюльгамы, подобные той, что найдена на Каменском городище на Днепре (Граков 1954: табл. ХI, рис. 8). Впрочем, пряжка-сюльгама известна на Кавказе в погребении IV–V вв. (Виноградов, Петренко 1974: рис. 2: 20). В Херсонесе аналогичные браслеты были обнаружены К.К. Косцюшко-Валюжиничем (Фонды НЗХТ: инв. №5623/14).
Наш браслет по комплексу находок (м. 131) датируется II–III вв. н.э.
ТИП II. Всего двумя экземплярами представлены бронзовые, круглые в сечении браслеты с шишечками на концах. Такие браслеты появились в VI в. до н.э. Их распространение в Днестро-Дунайском и Крымском регионах исследователи связывают с фракийским влиянием (Петренко 1978: 52).
В Усть-Альминском могильнике они встречены в погребениях I в. до н.э. – I в. н.э. В некрополе Ново-Отрадное на Боспоре они известны только в могилах I в. н.э. (Арсеньева 1970: табл. 11: 15; 12: 1; 13: 16), в некрополе Неаполя Скифского в могилах I и I–II вв. н.э. (Сымонович 1983: табл. ХХХII: I–II, 13 – 15). Есть они в сарматских погребениях Поднепровья того же времени (Махно 1960: рис. 12: 2) и в некрополе Херсонеса (Зубарь 1982: рис. 61: 8, 19; Фонды НЗХТ: №5623/14; 5620/180), в заветнинском могильнике (Богданова 1989: табл. Х: 8).
В нашем случае один браслет найден в комплексе I–II вв. н.э. (м. 112), другой вместе со стеклянным сосудом II в. н.э. (м. 66). Исходя из вышеприведенных аналогий (число которых можно увеличить), есть все основания полагать, что браслеты с шишечками на концах были особенно широко распространены в Северном Причерноморье в I–II вв. н.э. и позднее II в. н.э. уже не встречаются.
ТИП III. Браслеты с шишечками или выступами. Таких три целых экземпляра (с выступами) и фрагмент браслета с шишечками.
Эти браслеты кельтского происхождения (Berciu, Popa 1965: fig. 33 – F – 5; Трейстер 1962: 44) имеют очень широкий ареал. Найдены они в Чехии (Filip 1956: tabl. XXV: 14; XXVIII: 3), в Польше (Rosen-Przeworska 1945: tabl. XIX), в сарматских погребениях Поволжья (Максимов 1957: рис. 2: 3), Северного Кавказа (Козенкова 1980: рис. 8: 2) и Поднепровья (Вязьмитина 1952: табл. VI: 2), в могильнике Молога II (Гудкова, Фокеев 1982: рис. 11: 9), в могильниках Бельбекской долины Крыма (Гущина 1974: рис. ХII: 42; ХIII: 26; ХVII: 2; 1982: рис. 7: 28; 9: 50). Датируются они I–II вв. н.э. К этому же времени относятся и наши браслеты. О том, что такие браслеты имели ритуальное назначение, уже говорилось не раз, ибо они лежали, как правило, возле костяка. Н.А. Богданова, рассматривая семантику этих браслетов, высказала предположение, что тройственность шишечек (или выступов) не случайна, она пыталась трактовать браслеты как амулеты-символы, «отображающие единство трех важнейших элементов, включающих в себя культ плодородия и вечное движение жизни» (Богданова 1980: 84).
ТИП IV. Одиннадцать браслетов изготовлено из гладкого круглого в сечении жгута, концы не сомкнуты. Четыре браслета из общего числа – серебряные, остальные – бронзовые. По времени они распределяются следующим образом: ко II–III вв. относятся 2 браслета (оба приходят из могилы 116, где обнаружена монета Траяна 117 гг., но комплекс позже монеты; 5 – датируются III в. н.э., из них один найден в могиле 8а вместе с различными монетами III в. н.э., из которых самая поздняя принадлежит Аврелиану (270 – 275 гг.), один браслет IV в. н.э., что подтверждает монета Галерия Максимина (305 – 311 гг.) (м. 55), и три браслета датировать не представляется возможным.
Подобные браслеты имеют широкий круг аналогий. Известны они еще с эпохи гальштата (Pàrducz 1954: fig. 5: 2а, в). В Херсонесском некрополе они найдены с монетами III–IV вв. (Зубарь 1982: тип 6, рис. 61: 14), а на Кавказе встречаются в комплексах V–VI вв. н.э. (Анфимов 1980: рис. 12: 6, 8).
Примечательно, что в нашем случае все браслеты данного типа обнаружены только в детских погребениях.
ТИП V. Браслетов с утолщениями на концах 10, все они из бронзы. По времени подразделяются так: три браслета датируются II–III вв. н.э., четыре – III в., из них два обнаружены с монетами Филиппа Араба (244 – 249 гг.) и Деция Траяна (251 – 253 гг.), один относится к IV и два происходят из недатированных комплексов. В некрополе Херсонеса такие браслеты найдены в могилах III–IV вв. н.э. (Зубарь 1982: 99), однако на Боспоре и в Неаполе Скифском они встречены в погребениях I в. н.э. (Арсеньева 1970: табл. 5: 14; 6: 9; Сымонович 1983: nабл. ХХХIII: 20), а в Прикубанье – в комплексах I в. до н.э. – начале II в. н.э. (Гущина, Засецкая 1989: табл. XIV: 21а).
Рис. 27. Браслеты.
В Усть-Альминском некрополе такие браслеты обнаружены в погребениях I–II вв. н.э. (Высотская 1994: рис. 33). В Чернореченском могильнике браслет с утолщениями на концах найден с монетами Гордиана III (238 – 244 гг.) и Каракаллы (211 – 217 гг.) (Бабенчиков 1963: табл. ХIII: 6). В Крыму такие браслеты существовали очень долго, они встречаются в Суук-Су с монетами VI в. н.э. (Репников 1906: табл. ХI: 15, 16), а в склепах скалистинского могильника в комплексах второй половины VI в. н.э. (Веймарн 1979: рис. 2: 5).
ТИП VI. Самую большую группу (24 предмета) составляют браслеты с завязанными концами. Их хронологический диапазон в пределах данного могильника довольно широк – от I–II до IV вв. н.э. Наибольшее их количество (6 экз.) относится к I–II вв. н.э. Из 4 браслетов IV в. н.э. один (м. 39а) найден в монетой Диоклетиана (284 – 305 гг.).
В погребальных комплексах Северного Причерноморья такие браслеты датируются как концом I в. до н.э. – началом I в. н.э. (Погребова 1961: рис. 32: 10; Коровина 1987: рис. 38: 64; Высотская, Махнева 1983: рис. 3: 1; Арсеньева 1970: табл. 9, рис. 12; табл. 13, рис. 15), так и первыми веками нашей эры (Богданова 1989: табл. Х: 3, 4; Сымонович 1983: табл. ХХХVII: 12).
В Усть-Альминском некрополе они найдены в погребениях I в. до н.э. и I–II вв. н.э. Ареал этих браслетов выходит далеко за пределы Северного Причерноморья (Marghitan 1962: fig. 2; Walke 1965: Taf. 100: 21).
М.Ю. Трейстер полагает, что такие браслеты имеют позднелатенские прототипы (Трейстер 1992: 44).
В некрополе Херсонеса браслеты с завязанными концами обнаружены с инвентарем и монетами I–IV вв. н.э. (Зубарь 1982: рис. 61: 1, 6; Фонды НЗХТ: №1800).
В одном из погребений некрополя Херсонеса вместе с массивным медным браслетом с завязанными концами была найдена золотая индикация с боспорской монеты Фарсанза (254 – 255 гг.) (Репников 1927: рис. 26).
В Прикубанье подобные браслеты известны в погребениях IV–V вв. н.э. (Смирнов 1951а: рис. 50а: 5).
Отметим, что из 24 могил данного могильника, где найдены браслеты VI типа, 12 обнаружены в детских погребениях.
ТИП VII. Браслеты со змеиными головками на концах; их 20, большинство (11 экз.) найдены в детских погребениях. Браслеты либо пластинчатые, либо круглые в сечении. Браслет из м. 62 из круглой в сечении серебряной проволоки. Змеиная головка выполнена примитивно – проволока слегка расплющена (рис. 27: 17). Он датируется II в. н.э.
В подбойной могиле 85, где было 2 детских погребения, судя по отчету, находилось 4 браслета со змеиными головками (сохранилось два), т.е. у каждого ребенка, очевидно, их положили по два.
По времени они распределяются следующим образом: один браслет датируется I в. н.э., 5 – I–II вв. н.э., 4 – II в. н.э., 3 – II–III вв., 5 – III в. (из них два в могиле 3а обнаружен вместе с монетами, самая поздняя – Филиппа Араба (244 – 249 гг.н.э.).
Один браслет найден в могиле 107, вместе с инвентарем III–IV вв. н.э., вопреки установившемуся мнению, что позднее III в. н.э. такие браслеты не встречаются (Богданова 1980: 83; Зубарь 1982: 96), хотя эта находка может быть случайной.
Самые различные изображения змей можно встретить у древних народов Северного Кавказа, Средней Азии (Беленицкий, Мешкерис 1986: 17 сл.) и других регионов. Змея считается одним из древнейших кавказских тотемов (Колоев 1971: 238). Браслеты со змеиными головками на Кавказе известны с VIII в. до н.э. Они имели прямое отношение к вере в добрых духов (Деведжян 1974: 188).
Несомненно, что и у местного населения браслеты со змеиными головками имели апотропеическую силу.
Любопытно отметить, что изображение головок на браслетах ни разу не повторяется. В этом легко убедиться: на рис. 27 мы приводим 18 изображений из 19 браслетов. Причем самое схематичное из них принадлежит позднему браслету III–IV вв. н.э.
В нескольких случаях браслет целиком был орнаментирован. Интересен браслет из м. 144 (рис. 27: 18): его толстый жгут украшен ромбами с точкой внутри. Подобный орнамент известен еще с энеолита. На некоторых трипольских статуэтках квадраты или ромбы с точками помещены в лобковой части женских фигурок (Бибиков 1953: рис. 108г). А.К. Амброз полагал, что ромб у древних народов, скорее всего, был знаком земли, а точка внутри означала семена (Амброз 1965: 22). Возможно, и в данном случае апотропеическая функция браслета сочеталась с аграрной магией.
Это не единственный экземпляр. В могиле 90 обнаружен пластинчатый браслет со змеиными головками на концах. Сохранилась только его часть, позволяющая восстановить орнамент: прямоугольники с четырьмя точками внутри (рис. 27: 18а). В этом случае мы, видимо, тоже соприкасаемся с аграрной магией. Полосы, квадраты с точками Б.А. Рыбаков трактует как ниву, засеянное поле (Рыбаков 1987: 172).
В свою очередь, аграрная магия сопряжена с идеей беременности женщины. Оба рассмотренных браслета обнаружены в женских погребениях, что подтверждает их причастность к культу плодородия, помимо апотропеической силы, заключенной в змеиных головках.
Но вместе с тем становится очевидным, что культ змеи к концу III в. н.э. теряет свое значение. Нарождающееся новое мировоззрение, приток новых этносов вносит свои коррективы. Змею с ее апотропеическими функциями в эпоху средневековья сменяет дракон, олицетворяющий злые силы.
ТИП VIII. Браслеты с заходящими концами. Их всего 11. По времени они распределяются так: к I–II вв. н.э. принадлежит 1 браслет, к II–III вв. – 3, III в. – датируются 3, из них 2 найдены в могилах вместе с монетами Аврелиана (270 – 275 гг.). 3 браслета относятся к IV в. В могиле 76а такой браслет обнаружен вместе с монетой Константина I.
В некрополях Северного Причерноморья они встречаются в погребениях II в. до н.э. (Шелов 1961: табл. ХХХII: 3), I в. до н.э. (Высотская, Махнева 1983: рис. 3: 4; Погребова 1961: рис. 29: 4; 16: 5), а также в комплексах I–II вв. н.э. (Сымонович 1983: табл. ХХХII: 25; Арсеньева 1970: табл. 11: 1, 6; Шелов 1961: табл. ХХХV: 3). Известны они и в сарматских погребениях Поднепровья (Махно 1960: рис. 12: 3).
Исходя из наших данных, хронологический диапазон существования браслетов с заходящими концами был довольно большой, включая IV в. н.э. Как и в предыдущих случаях, большинство браслетов (8 из 11) найдены в детских погребениях.
ТИП IХ. Браслетов из витой проволоки всего 7, их можно разделить на 4 варианта.
Вариант 1. Браслеты из ложновитой проволоки с завязанными концами или петелькой на одном конце и крючком на другом (м. 66, 87, 104 и 133; рис. 27), к ним, возможно, относится и браслет из м. 24 (сохранился фрагмент). Указанные браслеты датируются I–II и II–III вв. н.э. Подобные нашим браслеты I – начала II вв. н.э. найдены в аланских погребениях Северного Кавказа (Абрамова 1987: рис. 62: 2) и на Боспоре (Арсеньева 1970: табл. 7: 5; 9: 15).
Вариант 2. Ложновитой браслет с несомкнутыми концами (м. 65 «б») датируется по комплексу II–III вв. н.э. (табл. 9: рис. 73).
Вариант 3. В м. 64 обнаружен браслет из толстой бронзовой проволоки, обмотанный сверху проволокой меньшего диаметра с бусинками на концах (табл. 9: 51). Аналогичные браслеты найдены в Тирамбе, в погребении рубежа нашей эры (Коровина 1968: рис. 32: 8), в Фанагории и Горгиппии в погребениях I–II вв. н.э. (Трейстер 1983: рис. 2: 13; Алексеева 1982: рис. 46). Наш браслет по комплексу находок датируется II в. н.э. Так же он был датирован и Е.М. Алексеевой на основе хронологии бус (Алексеева 1975: табл. 17: 8).
Вероятно, поздним вариантом подобных браслетов можно считать фрагмент, обнаруженный в м. 260 (концы их сохранились). Он также состоял из стержня с намотанной поверх него более тонкой проволокой. По сопутствующему инвентарю (стекло, фибула) он датируется 2-й половиной IV – началом V в. н.э.
ТИП Х. Браслеты из проволоки прямоугольного или квадратного сечения. Таких два целых экземпляра из грунтовых могил и пять фрагментов из каменных ящиков. В м. 75 серебряный квадратный в сечении браслет найден вместе с монетами Гордиана III (238 – 244 гг.) и Филиппа Араба (244 – 249 гг.). В м. 20 с таким браслетом также встречена монета Гордиана III. Херсонесская монета III в. н.э. обнаружена в каменном ящике II вместе с бронзовым браслетом прямоугольного сечения. Все сказанное дает основание и остальные браслеты этого типа из некрополя отнести к тому же времени. Не противоречит этому и краснолаковая керамика, обнаруженная в ящике I, погребении 5, где встречен фрагмент прямоугольного в сечении браслета.
Однако известны подобные браслеты и в раннесредневековом Херсонесе (Якобсон 1959: рис. 134: 3). Были они и у черняховцев (Сымонович 1962: рис. 9: 3).
ТИП ХI. представлен двумя пластинчатыми браслетами. Внешняя поверхность одного (м. 4, рис. 27: 19) покрыта цепочкой ромбов со вписанным в них кругом и точкой посередине. Семантика изображения такова: простой ромб, как мы говорили выше, был у древних земле- дельцев знаком земли, земной тверди, цепочка ромбов означало древо жизни (Амброз 1965: 20, 22), круг с точкой внутри – солнечный знак. Сочетание этих изображений, видимо, помимо апотропеической силы, олицетворяло плодородие.
Браслеты, аналогичные нашим, но с другими знаками, найдены на Боспоре в погребениях I–II вв. н.э. (Арсеньева 1970: табл. 5: 5). Возможно к этому времени относится и наш браслет.
Впрочем, пластинчатые браслеты с подобным орнаментом встречаются в погребениях IV в. н.э. В Венгрии, к примеру, подобные браслеты обнаружены в могильнике Шагвар – 2-ой половины IV в. н.э. (Burger 1966: fig. 117: 294/1; fig. 118: 296/1, 300/1).
Второй, тоже детский браслет (м. 80, рис. 34: 20) украшен зигзагообразной линией и точками, выполненными пусонной техникой. Один конец браслета имел круглое отверстие, на другом – крючок.
Браслет датируется по сопровождающему инвентарю II в. н.э.
ТИП ХII. В м. 43 обнаружен круглый в сечении бронзовый браслет, концы которого расплющены и орнаментированы гирляндами стилизованного растения (рис. 27: 12). Браслет по комплексу датируется III в. н.э.
ТИП ХIII. Единичным экземпляром представлен бронзовый браслет из круглой в сечении проволоки с петлей на одном конце и крючком на другом. Могила 36 – IV в. н.э.
ТИП ХIV. В детских погребениях встречаются браслеты из бус. Иногда они украшали обе ручки маленького ребенка, как, например, в м. 119. Допустить, что бусами были обшиты рукава одежды, в таких случаях нельзя: для этого бусы довольно крупны (диаметром 1 см и более), и лежали они колечком.
г. Фибулы
Одним из распространенных украшений населения, оставившего могильник, были фибулы. Они, несомненно, имели и утилитарное назначение, т.к. использовались в качестве застежек. Сохранилось более 200 фибул – целых и в обломках. Они подразделяются нами на 21 тип, некоторые из них (IV и XI) имеют несколько вариантов.
ТИП I. Шарнирная, дуговидная,21 единственный экземпляр (рис. 28). Аналогичные фибулы первой половины I в. н.э. неоднократно встречались в Северном Причерноморье, в частности, в Танаисе (Амброз 1969: табл. 1: 10). Они близки фибулам типа «авцисса», отличаются от последних лишь устройством шарнира.
Наша фибула обнаружена в урне 204 – краснолаковом горшке, который мы датируем III в. н.э., вместе с бальзамарием 2 половины II–III в. н.э. и краснолаковой миской-крышкой III в. н.э. Таким образом, фибула запаздывает в данном комплексе.
ТИП II – представлен одной бронзовой фибулой с трубчатым шарниром. Такие фибулы были распространены в западных провинциях. Они предшествуют подобным фибулам с эмалью. Последние получили распространение во II в. н.э. (Амброз 1966: 29), тогда как наша фибула датируется II–III вв. н.э. (м. 131).
ТИП III. Небольшие фибулы с завитком на конце приемника. Их 14, семь фибул по комплексам находок датируются I и I–II вв. н.э.; пять – происходят из недатированных погребений, и лишь фрагмент одной фибулы (м. 61) найден вместе с краснолаковым кувшином и бусами III в. н.э.
Аналогичные фибулы с широкой спинкой, иногда орнаментированной кружками и точками (в нашем случае фибулы из м. 61, 84, 85, 90, 100, 139; урны 158, 180, 335), постоянно встречаются в комплексах I и I–II вв. н.э. (Гущина 1974: рис. ХI: 3, 12; ХIV: 7; Арсеньева 1977: табл. ХХХIV: 2, 5; 1970: табл. 9: 6, 7; 10: 7 и др.; Левенок 1973: рис. 36: 2; Сымонович 1983: табл. ХХVI: 12). А.К. Амброз их датировал 2-й половиной I – началом II в. н.э. (Амброз 1966: табл. 5: 14, 18; 1969: табл. V: 11).
Проследить эволюцию рассматриваемого типа фибул на примере данного некрополя не представляется возможным из-за незначительного их количества и неудовлетворительной сохранности некоторых экземпляров.
ТИП IV. Четыре фибулы принадлежат к типу ранне-римских «воинских» с ленточной спинкой. А.К. Амброз полагал, что они были распространены в Северном Причерноморье не позднее I в. н.э. (Амброз 1966: 25, табл. 4: 6). Вместе с тем, в данном некрополе в м. 103 найдено 2 такие фибулы с херсонесской монетой II в. н.э.
ТИП V. Лучковые разных вариантов. Типология и датировка таких фибул на основе находок из некрополя Кобяково дана в статье В.М. Косяненко (1987: 53 сл.), однако, как увидим ниже, полного совпадения во времени бытования наших фибул и кобяковских нет.
Вариант 1. Фибулы из гладкой круглой или квадратной в сечении проволоки. Сохранилось 30 фибул, из них 1 серебряная, 2 железные, остальные бронзовые.
Размеры фибул различны: от совсем маленьких – 2,5-3,5 см – до больших – 10,5 см (последняя встречена одна в м. 57). Чаще всего фибулы имели средний размер, не превышающий 8 см.
В.М. Косяненко датирует их (гр. III, тип 1) I–II вв. н.э.
21 Здесь и далее мы будем пользоваться терминологией, предложенной А.К. Амброзом. Все типы представлены на рис. 28.
Однако такой датой вряд ли можно ограничивать существование лучковых фибул 1 варианта. В нашем могильнике они распределяются следующим образом: 1 – по комплексу датируется I–II вв. н.э. (м. 198, табл. 26: 25), 5 фибул – II в. н.э., 2 – II–III вв., 13 – датируется III в., при этом в м. 20 найдено две такие фибулы вместе с монетой Гордиана III (238 – 244 гг.).
Среди этих фибул есть несколько экземпляров (4) с расплющенной ножкой. Они датируются III – началом IV в. н.э., что соответствует времени их бытования в Нижнем Поволжье (Скрипкин 1977: 108) и Прикубанье (Романовская 1986: рис. 2: 7). В середине II в. появляются фибулы не из круглой, а из квадратной в сечении проволоки. Таких фибул в нашем случае четыре, из них одна серебряная. В м. 145 фибула найдена с двумя монетами херсонесской (230 – 250 гг.) и Траяна Деция (251 – 253 гг.).
К III–IV вв. относятся также четыре фибулы данного варианта. Три – датируются IV в. н.э., из них одна найдена вместе с монетой Константина I (м. 76).
В IV в. н.э. спинка у некоторых фибул становится сильно изогнутой, она резко спускается к приемнику. В некрополе найдена только одна такая фибула в м. 254, вместе с ней была краснолаковая посуда IV в. н.э. и стеклянный кубок с сотчатым орнаментом.
Лучковые подвязные фибулы считаются северопричерноморского происхождения, здесь они получили широкое распространение в I–III вв. н.э.
Вариант 2а. Лучковые подвязные со спинкой, обмотанной проволокой, тетива, как правило, нижняя. Всего 21 экземпляр, включая фрагменты. Среди них, наряду с небольшими, длиной не более 5-8 см, есть фибулы до 10 см (м. 99).
Одна фибула найдена с монетой Траяна (98 – 117 гг., м. 114), три – по комплексам датируются II–III вв. н.э., семь фибул относится к III в. н.э., из них три (в м. 3) найдены с монетой Филиппа Араба (244 – 249 гг.), две фибулы – III–IV вв. н.э. и одна (м. 39а) – с монетой Диоклетиана (284 – 305 гг.). Четыре фрагмента фибул данного варианта из каменных ящиков, исходя из датировки последних, можно отнести к III–IV вв. н.э.
В некрополях Северного Причерноморья аналогичные фибулы найдены в погребениях II в. (Гайдукевич 1959: рис. 93: 9) и II–III вв. н.э. (Арсеньева 1963: рис. 4; Богданова, Гущина, Лобода 1976: рис. 3: 10; Косяненко 1987: 57).
А.К. Амброз их датировал II–III и III вв. н.э. (1966: табл. 913), а в Абхазии подобные фибулы найдены как в комплексах III в. н.э., так и 2-й половины IV – первой половины V вв. н.э. (Воронов, Южин 1979: рис. 6: 57; рис. 7: 44).
Вариант 2б. Лучковые фибулы с фигур- ной обмоткой. Их всего три. Одна (м. 113а) датируется по комплексу II в. н.э., вторая (м. 69) – II–III в., третья – из урны 158, не поддается датировке. А.К. Амброз такие фибулы относит к III в. н.э., полагая, что они, возможно, появляются во II в. (1966: табл. 9 – 12).
Вариант 3а. Во II–III вв. н.э. появляются фибулы, спинка которых изготовлена из плоской пластины, иногда с зигзагообразным точечным орнаментом (м. 23 и 42а). Фибулы данного варианта происходят из комплексов II–III вв. (5 экз.), и лишь одна найдена вместе с монетой (361 – 363 гг., м. 154).
Вариант 3б. Семью экземплярами представлены большие фибулы, на плоской спинке которых волнообразно изогнута проволока, к одному ее концу подвязан приемник, другой закручен на спинке. Тетива нижняя. Все фибулы этого варианта найдены в комплексах первой половины и конца III в. н.э. А.К. Амброз такие фибулы датировал второй половиной II–III вв. н.э. (Амброз 1966: табл. 9: 14).
Аналогичные фибулы в Усть-Альминском могильнике встречены в комплексах не ранее первой половины III в. н.э. В некрополе Неаполя они обнаружены в могилах II–III вв. (Сымонович 1983: табл. ХХVII: 1, 8, 10).
ТИП VI. К нему принадлежит фрагмент бронзовой сильнопрофилированной фибулы из квадратной в сечении проволоки – тип раннеримский, по А.К. Амброзу – I в. н.э. (1966: табл. 4: 11, 19).
В нашем случае по комплексу находок (м. 69) фибула может быть датирована не ранее II–III вв. н.э.
ТИП VII – двучленная с высоким приемником, тип – провинциальных коленчатых.
Одна фибула происходит из ящика I – VII, урна 12. А.К. Амброз датировал их II–III вв., полагая, что они удерживаются в IV в. (1966: табл. 6: 18). Аналогичные фибулы найдены в некрополе Херсонеса (Фонды НЗХТ: №4493/09).
Рис. 28. Фибулы.
ТИП VIII. В верхнем слое ямы с урнами обнаружена бронзовая фибула (сохранившаяся длина ее 6,5 см), на спинке которой гвоздиками укреплена плоская пластинка.
Аналогии подобным фибулам нам неизвестны. Верхний слой ямы с урнами уничтожен при перепашке, фрагменты сосудов, взятые из слоя (обломки амфор и краснолаковая керамика), относятся ко времени не ранее III в. н.э., исходя из этой стратиграфии, мы склонны отнести фибулу к III в. н.э.
ТИП IХ. Лебяженские, 4 варианта по А.К. Амброзу.
Таких фибул в могильнике 4 (м. 47, 81, 117, 212). Одна из них (м. 47) была надета на бронзовый браслет с завязанными концами. Это небольшие фибулы от 3,2 до 5 см с продольным ребром по середине. А.К. Амброз полагал, что основной их ареал – Северный Кавказ (1966: 57), что в данном случае весьма примечательно, и мы обращаем внимание читателей на это обстоятельство. Вместе с тем А.К. Амброз датировал их второй половиной IV–V вв. н.э., правда, оговаривая, что фибулы 4-го варианта детально им не рассматриваются. Датировка этих фибул, предложенная А.К. Амброзом, должна быть расширена в сторону удревнения, поскольку в м. 117 нашего некрополя вместе с фибулой найдены краснолаковые сосуды II–III вв. н.э., тогда как бусы из этой могилы Е.М. Алексеева датировала I–II вв. н.э. (Алексеева 1978: 81). В м. 47 такая фибула была с монетой Гордиана III (238 – 244 гг.), но в то же время там обнаружен краснолаковый сосуд и стеклянный стакан начала IV в. н.э., что дает основание и фибулу датировать тем же временем. В м. 81 вместе с фибулой встречена римская монета IV в. В м. 212 фибула находилась в комплексе с краснолаковым кувшином и бусами – второй половины III–IV вв. н.э.
ТИП Х. Большая подвязная фибула (длина 11 см), с широкой, сужающейся к приемнику спинкой, орнаментированной насечками. На фибулу было надето квадратное в сечении кольцо. По комплексу находок (м. 16) она датируется III–IV вв. н.э. В некрополях Северного Причерноморья и черняховской культуры такие фибулы нам неизвестны. Подобные фибулы с плоской спинкой есть в Абхазии. Исследователи датируют их концом IV – первой половиной V в. н.э., а некоторые экземпляры – концом V, первой половиной VI в. н.э. (Воронов, Вознюк, Южин 1970: рис. 9: 4).
ТИП XI.
Вариант 1. Девятью экземплярами представлены сильно прогнутые фибулы с пластинчатой подвязкой, из них 2 к этому типу могут быть отнесены предположительно (одна железная – м. 273).
Рис. 28. Фибулы (продолжение)
А.И. Айбабин, вслед за А.К.Амброзом, различает эти фибулы по способу крепления пружины (Айбабин 1984: 106). Фибула из м. 8а отличается от фибулы из м. 55 тем, что у последней ось пружины вставлена в кольцо, образованное загнутым кверху концом заготовки корпуса. Самая ранняя фибула данного варианта обнаружена в м. 75 вместе с тремя монетами, из которых поздняя – Филиппа Араба (244 – 249 гг.). Фибула из м. 8а может быть датирована монетой Аврелиана (270 – 275 гг.). Остальные фибулы происходят из комплексов IV в. н.э., в том числе с монетами Галерия Максимина (м. 55 – 311 гг.) и Константина I (м. 56 – 337 гг.).
В могильнике Озерное III аналогичная фибула также найдена с монетой Константина I (Лобода 1977: рис. 4: 16).
Такие фибулы получили широкое распространение у черняховцев (Сымонович 1979: рис. 8: 1; он же 1960: рис. 9: 2; Винокур 1979: рис. 18: 2).
Все выше сказанное подтверждает датировку фибул, предложенную А.К. Амброзом. В Крыму, считал он, эти фибулы появились во второй половине III в. н.э. и распространились в IV в. н.э., более того, он полагал, что в Крым они были занесены племенами черняховской культуры, т.к. не встречаются среди многочисленных местных фибул (Амброз 1966: 61, 62). Мнение А.К.Амброза подтверждает находка такой фибулы в м. 55 вместе с кувшином черняховского типа (табл. 8: 18) и лепной миской, подобные которой известны в черняховских погребениях (табл. 8: 26). М. 55 датируется монетой первой четвертью IV в. н.э.
Вариант 2. Прогнутая подвязная с узкой ножкой, всего одна фибула (м. 36). А.К. Амброз такие фибулы датирует IV в. н.э. (1966: табл. 11: 7).
Вариант 3. Единственным экземпляром представлена фибула со сплошным приемником и верхней тетивой, ножка расширена, спинку украшают гравированные параллельные линии, а по краям ножки идет точечный орнамент. По комплексу находок (м. 228) она датируется IV в. н.э. А.К. Амброз полагал, что такие фибулы принадлежат черняховской культуре (1966: 71), т.к. можно назвать десятки погребений этой культуры, где обнаружены аналогичные фибулы (Кухаренко 1955: табл. 1: 2; Сымонович 1960: табл. ХIII: 7).
Вариант 4. К этому же типу сильнопрогнутых фибул, по-видимому, нужно отнести железную фибулу из склепа №2. Она может быть датирована не ранее IV в. н.э.
Вариант 5. Из склепа №8 происходит сильнопрогнутая бронзовая фибула с железной иглой и железной осью, на которую крепилась пружина. Довольно широкая спинка орнаментирована параллельными бороздками. Конец фибулы обломан. Отличительным признаком подобных фибул А.К. Амброз считал их большие размеры (1966: табл. 11: 22). Наша фибула вряд ли была больше 5,5 см.
Ареал таких фибул очень широк. Они встречаются в комплексах главным образом IV в. н.э., но заходят и в V в.
ТИП ХII. В каменном ящике I, погребение 16 найдена большая подвязная Т-образная фибула, сохранился ее обломок. По аналогиям (Амброз 1969: табл. VIII: 1; Магомедов 1979: табл. IX: 15, 16) фибулу можно датировать IV в. н.э.
ТИП ХIII. Небольшую серию (8 экземпляров) составляют фибулы-броши. Им даны буквенные обозначения.
А. Двумя экземплярами представлены серебряные фибулы в виде стилизованной птицы. Их длина 5,5 см. По спинке одной из них выгравированы косые линии, возможно, имитирующие оперение, и стеклянная подковка (не сохранилась). По комплексу находок (м. 116) фибула датируется II–III вв. н.э. Спинка ее была припаяна к смычковой фибуле, на иглу которой надето бронзовое кольцо.
Вторая фибула (м. 62) по комплексу находок датируется I–II вв. н.э. Ее спинка также орнаментирована косыми линиями и зигзагами.
Фибулы-броши в виде стилизованных голубей, обычно украшенных эмалью, известны в западных римских провинциях (Böhme 1972: Taf. 27: 1046; Bütter 1962: Taf. 3: 7; Patek 1942: Taf. XXI: 21; XX: 3). Одну такую находку из нашей страны приводит А.К. Амброз (1966: табл. 15: 21).
Рассматриваемые фибулы из данного могильника представляют собой упрощенный вариант подобных брошей. Ближайшую аналогию им находим в Чернореченском могильнике (Бабенчиков 1963: табл. IХ: 3).
Б. Фрагмент серебряной фибулы в форме бегущей собачки. Игла бронзовая. Фибула обнаружена в погребении (м. 85), которое датируется I–II вв. н.э.
В. Интерес представляет круглая фибула, диаметром около 5 см с рельефным погрудным изображением Деметры.
К сожалению, сохранилась лишь зарисовка броши. Бляха была прикреплена к смычковой фибуле. Могила 70, где найдена фибула, по краснолаковому кубку, стеклянному сосуду и бусам датируется II в. н.э.
Наиболее ранние круглые фибулы-броши с рельефными изображениями в Крыму известны еще в скифских курганах, в погребениях II в. до н.э. Фибулы II–I вв. до н.э. с изображением Тюхе и Кибелы были в Беляусском могильнике (Дашевская 1991: табл. 65: 1, 10).
Бляха с погрудным изображением Артемиды обнаружена в мавзолее Неаполя Скифского (Погребова 1961: рис. 24: 9).
В более поздний период – в I–II вв. н.э. круглые фибулы с изображением женского божества встречаются в бельбекской долине (Гущина 1978: рис. 2: 3; 3: 7).
Подобная бляха со следами позолоты, укрепленная на небольшой бронзовой фибуле, известна из Прикубанья. Она датируется I–II вв. н.э., на ней богиня с длинными ниспадающими на грудь волосами (Анфимов 1952: рис. 22: 4).
Аналогичная фибула с изображением Афродиты с Эротом найдена в сарматском погребении II–III вв. н.э. у с. Широкая Балка Херсонской области (Евдокимов, Куприй 1994: 44). Это, вероятно, самая поздняя брошь данного типа.
Известны подобные фибулы, но с другим сюжетом (всадник), в сарматских погребениях II–I вв. до н.э. Приуралья (Смирнов 1984: рис. 50: 2).
А.В. Симоненко, на основе находки броши с изображением Афродиты с Эротом в погребении у Широкой Балки, усматривает эволюцию подобных блях от медальонов для прикрепления перевязи ремней на груди (Максимова 1979: 68, Арт 8.46) к фибулам (Симоненко 1993: 85: рис. 2 – 1Б).
Таким образом, наша утраченная фибула-брошь входила в круг украшений, распространенных в Северном Причерноморье со II в. до н.э.
Г. От фибул из м. 105 и 107 сохранились выпуклые (диаметр 2,5 – 4 см) бляхи, орнаментированные рельефными точками. Подобные фибулы, по мнению А.К. Амброза, были характерны для городов с сильно варваризованным населением. Аналогичную брошь из Танаиса он датировал I в. н.э. (Амброз 1969: табл. 1: 3), тогда как наши фибулы найдены в погребениях конца II–III в. н.э., что соответствует дате подобных фибул из комплексов Юго-Западной Германии, последние относятся к ступени С 41а 0 (Keller 1974: Abb. 1: 2e, d).
Д. Единственным экземпляром в могильнике представлена фибула-брошь в виде розетки с восемью отходящими лучами, оканчивающимися кружками. Она украшена разноцветной эмалью: голубой, красной, черной и белой. Эта шарнирная фибула с двумя стойками найдена в погребении III в. н.э. (м. 12).
Такие фибулы имеют очень широкий ареал. А.И. Фурманская предполагала, что они могли изготовляться в Ольвии (Фурманська 1953: табл. VI: 8). А.К. Амброз фибулы этого типа датировал суммарно II–III вв. н.э. (1966: 32). В Чернореченском могильнике аналогичная фибула найдена с монетой Марка Аврелия (161 – 180 гг.) (Бабенчиков 1963: 103: рис. 9: 1).
Е. Также единична бронзовая фибула-цикада. Она происходит из погребения (м. 273), где найдено краснолаковое блюдо IV в. н.э. Анало- гичную фибулу из Ольвии А.И. Фурманская датировала III–IV вв. н.э. (Фурманська 1953: 92, табл. VII: 7).
Концом IV – первой половиной V в. н.э. датируются подобные фибулы из боспорских склепов (Засецкая 1979: рис. 250).
ТИП ХIV. Последнюю, самую большую группу (134 экз.) составляют смычковые маленькие (длина от 2 до 3,5 см) фибулы, все без исключения с нижней тетивой. А.К. Амброз полагал, что они северопричерноморского происхождения, поскольку вне юга СССР не встречаются, и датировал их с конца I, II и III вв. н.э. (Амброз 1966: 47). Однако на примере нашего некрополя можно сказать, что они имеют более широкий хронологический диапазон, поскольку встречаются в погребениях не только I–II и III вв., но также в комплексах III–IV и IV вв.
Вместе с шестью смычковыми фибулами в могиле 39 обнаружена монета Диоклетиана (284 – 305 гг.). Причем количество смычковых фибул сначала идет по нарастающей – если в погребениях I в. н.э. их всего найдено 5, то в I–II вв. – 16, во II в. – 19, во II–III вв. – 25, а в III в. – 42. Затем число их резко падает: в погребениях III–IV вв. их 6, в IV в. – 10. Одиннадцать экземпляров не поддаются датировке.
Надо заметить, что такие фибулы встречаются, главным образом, в погребениях с ингумацией, в урнах их находки единичны. В м. 61 (III в. н.э.) найдена фибула, на иглу которой было надето 2 бронзовые серьги, на фибулы из м. 39а и 139 – кольца.
Смычковые фибулы, как правило, встречаются в комплексах с другими фибулами. Чаще всего с типом IV/2А – 25 раз, с типом IV/1 – 16 раз, с типом II – 10 раз, с фибулами-брошами 9 (тип XIIIА) и 5 раз (тип XIIIД), с фибулами типа IV/3 – 9, а с фибулами типа ХI/1 – всего два раза. Взаимовстречаемость остальных типов фибул более редкая. Только фибулы типа IV/2а найдены вместе с типом IV/3 и тип IV/1 – с типом II.
Со временем изменяется не только количество фибул (оно резко возрастает в III в. н.э., 31% всех фибул приходится на этот период), но изменяются, это хорошо видно на таблице (рис. 35), и сами фибулы. Наряду с лучковыми в III в. н.э. появляются сильнопрогнутые подвязные, которые пришли сюда, по-видимому, вместе с новым населением. Большое количество смычковых фибул (57%) можно объяснить простотой их изготовления и дешевизной. Возможно, их делали и в Херсонесе.
М.Ю. Трейстер считает, что такие фибулы в I–II вв. н.э. изготовлялись в Горгиппии (1982: 162).
На втором месте по количеству в некрополе лучковые подвязные фибулы разных вариантов – их 27%. При этом следует учесть, что такие фибулы господствовали в III в. н.э. и фактически прекратили свое существование в конце столетия, лишь небольшое их число (в нашем случае не более 5) заходит в IV в.
В III–IV вв. общее число фибул сокращается настолько, что некоторые типы представлены в единичных экземплярах.
Как правило, фибулы найдены в области груди, иногда одна у левого, другая у правого плеча.22 Число их у одного погребенного достигает иногда 5 – 6 экземпляров. Но это касается только смычковых фибул.
д. Перстни и кольца
В большинстве своем перстни и кольца некрополя (всего их сохранилось более 150) представляют собой простенькие поделки из бронзы со стеклянной вставкой в виде чечевицы или гладкие с расширенной овальной жуковиной. Вместе с тем, общее количество перстней нами подразделяется на 20 типов, некоторые из них имеют свои варианты, и в то же время многие типы представлены всего по одному экземпляру.
ТИП I. Три бронзовых перстня изготовлены из плоской пластины, концы их в форме волют (здесь и далее см. рис. 29). Один датируется II–III вв. н.э., два других – III в. н.э. Такие перстни латенского происхождения (Кухаренко 1959: рис. 2: 15). Известны они еще в эпоху гальштата (Ebert 1925: B 8, Taf. 56А, C).
В некрополях Северного Причерноморья они встречаются в погребениях I–II вв. н.э. (Сымонович 1993: табл. ХХХ: 34, 35, 42) и второй половины III в. н.э. (Кубланов 1972: рис. 34: 11).
ТИП II. Перстни из тонкой проволоки, ее концы соединены в плоско-спиральный щиток. В нашем некрополе таких перстней четыре, и все они датируются концом III–IV вв. н.э.
В м. 197 перстень 2 типа найден вместе с монетой IV в. н.э.
Аналогичные перстни известны еще в микенскую эпоху (Marschall 1907: №874, №1448) и в эпоху латена (Ebert 1925: B 9, Taf. 230; Déchelette 1914: fig. 544: 6). Они были широко распространены в скифских погребениях II в. До н.э. и в более поздних комплексах с монетами II в. н.э. (Кухаренко 1959: 36, рис. 2: 14), а также в погребениях I–II вв. (Сымонович 1983: табл. ХХХ: 62; Арсеньева 1970: табл. 8: 110; Высотская 1994: рис. 34: 5) и II–III вв. н.э. (Любенова 1985, обр. 10). Существование их позднелатенских прототипов признает М.Ю. Трейстер (1992: 46).
ТИП III. Десять перстней с завязанными концами (вариант а). Из них на двух (вариант б) на концах укреплена бусинка. Перстни найдены в комплексах II в. н.э. – 1 экз., конца III в. н.э. – 1 (с монетой этого времени), III–IV вв. – 1, шесть – в погребениях IV в. н.э. и один перстень не датируется. В некрополе Танаиса подобный нашим перстень встречен в погребении II в. До н.э. (Арсеньева 1977: табл. ХХХII: 5).
ТИП IV. Всего четыре перстня, двух вариантов.
Вариант а – плоская широкая шинка (0,8 см) переходит в плоскую разъемную жуковину; концы стыкуются. Один из перстней найден в м. 147 вместе с инвентарем I–II вв. н.э., другой в м. 240 вместе с краснолаковой миской конца IV – начала V в. н.э. Первый перстень опровергает существующее мнение о том, что лишь во II–III вв. н.э. у перстней совершается переход от овальных плечиков к горизонтальным (Джавахишвили 1972: 90). Подобный нашим перстень, но с овальными плечиками, найден в некрополе Танаиса в погребении II–I вв. до н.э. (Арсеньева 1977: табл. ХХХII: 1).
Вариант б. Та же расширяющаяся разъемная жуковина, но шинка орнаментирована двумя продольными полосками.
Такой перстень обнаружен в каменном ящике ХIV, урна 7, 8, где была монета IV в. н.э. Вероятно, к этому же варианту относится и перстень из урны 145, но от него сохранился лишь фрагмент шинки.
ТИП V. Вариант а. Плоская овальная жуковина переходит в плоскую шинку. Плечики овальные или горизонтальные. Таких перстней 11. Они встречены в погребениях I–II, II–III и III–IV вв. н.э. На щитке перстня из м. 16 (III в.) изображен Пегас, а на перстне из м. 12, того же времени, стилизованный растительный орнамент. Возможно, такие перстни ведут свое происхождение от перстней с плоской или чуть выпуклой овальной жуковиной, встречающихся и в позднескифских погребениях I–II вв. н.э. (Сымонович 1983: табл. ХХХ: 4, 12, 21).
Вариант б. Та же широкая шинка, переходит в овальную жуковину, украшенную стеклянной вставкой. Таких перстней три. Два из них (м. 165 и 168) датируются II–III и IV вв. н.э. Третий найден в ящике ХIV, урна 5 вместе с монетой IV в. Такие перстни известны в некрополе Танаиса в погребениях первой половины III в. н.э. (Арсеньева 1977: табл. ХХХII – 14).
ТИП VI. Перстни двух вариантов.
Вариант а. С несомкнутыми концами в виде змеиных головок. Один такой перстень по комплексу находок из м. 178 датируется I–II вв. н.э.
Вариант б. Плоская шинка фрагментирована насечками, имитирующими шкуру змеи, концы в виде змеиных головок заходят друг за друга. Таких перстней два. Один из них найден в каменном ящике II. урне 3 вместе с херсонесской монетой середины III в. н.э., второй – не датируется. Перстни со змеиными головками на концах очень широко были распространены в античных некрополях, начиная с IV в. До н.э. Они, несомненно, играли роль апотропеев.
Однако характер изображений змеиных головок и сами перстни разнообразны. Чаще встречаются рельефные змеиные головки. Аналогий нашим перстням нам неизвестно. Возможно, это самый поздний вариант подобных украшений.
Следующие три типа перстней VII–IX составляют одну группу. Это перстни-геммы. Мы даем краткую характеристику формы перстней.
ТИП VII. Вариант а – тонкая шинка переходит в овальную жуковину, вставка овальная, слегка выпуклая – сердолик или литик из прозрачного голубоватого стекла.
Вариант б. Та же шинка, жуковина может быть более широкой, вставка в виде усеченного конуса.
Помимо гемм, в некрополе найдено 14 перстней аналогичной формы со стеклянными или сердоликовыми вставками без изображений. Из них четыре датируются I–II вв. н.э., четыре относятся ко II в., из них два (один серебряный) (м. 116) найдены вместе с монетой Траяна (98 – 117 гг.), два перстня – II–III вв. и 4 – III в. н.э. Три перстня этого типа имеют горизонтальныеплечики. Подобные перстни часто встречаются в погребальных комплексах I–III вв. н.э. (Сымонович 1983: табл. ХХХ: 19, 44, 45), но позднее III в. н.э. они не известны.
Рис 29. Перстни
ТИП VIII. Широкая шинка, орнаментированная четырьмя продольными полосками – вставка в виде двух склеенных усеченных конусов или двух усеченных восьмигранных пирамид. Таких перстней всего 4.
ТИП IХ. Тонкая шинка, вставка в виде усеченной пирамиды, опоясанной рифленой каймой. На плечиках укреплены шарики. Всего один экземпляр.
Перстни с геммами из нашего некрополя явились предметом специального изучения В.С. Щербаковой, что нашло отражение в ее кандидатской диссертации (Щербакова 1986) и публикациях, где подробно описаны 19 перстней (Щербакова 1980: 74-103; 1981а: 63-67).
Нам остается лишь добавить, что в некрополе, помимо опубликованных В.С. Щербаковой, известно еще пять бронзовых перстней (тип VII, вариант а) и один стеклянный литик с такими сюжетами: два жертвенника (м. 113 и 126), соответственно II и II–III вв. н.э., животное, скорее собака, бегущая вправо (м. 126 – II– III вв. н.э.), гроздь винограда (литик, м. 39б, III– IV вв.), рыба (м. 127) и Пегас (м. 16) – последние два перстня из погребений конца III в. н.э.
Нельзя безоговорочно согласиться с датировкой перстней, предложенной В.С. Щербаковой: в ее публикациях в значительной степени эти даты занижены. Так, перстень с изображением Ники, венчающей Фортуну, так же как и перстень с орлом на скале, мы по комплексу находок (м. 143) склонны датировать не I в. н.э., как В.С. Щербакова, а I–II вв. н.э. Гемму – рог изобилия из м. 113, так же как и второй перстень с алтарем, мы относим не к I–II вв., а к концу II в. н.э.
Перстень с Никой и пальмовой ветвью В.С. Щербакова датировала I–II вв. н.э., тогда как весь инвентарь из могилы 65 позволяет отнести ее ко II–III вв. н.э. Гемму с изображением Юпитера (м. 269) и Марса (м. 155) В.С. Щербакова датировала II в. н.э., тогда как весь комплекс находок позволяет отнести их к третей четверти III в. н.э., что подтверждает и находка монеты Аврелиана (270 – 275 гг.) в м. 269.
Вызывают возражения и датировки перстней из м. 39б (насекомые) и м. 14 (рукопожатие). Оба перстня автор датировала II–III вв. н.э., тогда как по нашим данным они относятся к III и к IV вв. н.э.
Мы остановились подробно на датировках данной группы перстней лишь потому, что В.С. Щербакова на этом основывает хронологические рамки всего некрополя «Совхоз №10» (1980: 101), с чем согласиться нельзя.
Сюжеты изображений на геммах различны – в I–II и II–III вв. дважды встречаем Афину, дважды Нику, зато в III в. на смену им приходят более воинственные божества – Марс, Юпитер. Исследователи, занимающиеся изучением памятников античной глиптики, отмечают, что с середины II в. н.э. художественная ценность гемм резко снижается, все чаще появляются дешевые, ничем не примечательные изделия, в изображениях предпочтение получают божества, покровительствующие войскам и плодородию (Милчева 1975: 19).
А с III в. н.э. начинают явно преобладать образы животного мира, что мы видим и среди данных гемм. Именно на перстнях III в. н.э. – изображения рака, бегущей собаки, дельфина и, что особенно примечательно, мы встречаем рыбу.
В глиптике римского времени рыба получила очень широкое распространение не только как знак зодиака, а следовательно, и астральный символ, но и как христианская эмблема – знак молчания, символ Спасителя (Пугаченкова 1957: 65).
Не исключено, что появление геммы с таким сюжетом связано с проникновением христианства в местную среду, ибо этот знак довольно рано становится известен на христианских памятниках (Уваров 1908: 2).
Подобный символ раннего христианства известен и на Боспоре: в могиле III в. н.э. в Ново-Отрадном найдена гемма с изображением креста и двух рыб (Арсеньева 1970: табл. 2: 10).
По поводу функционального назначения перстней с геммами есть разные точки зрения. М.И. Максимова считала, что их значение как украшений было ничтожно, поскольку интальи служили печатями (Максимова 1950: 238). Г.А.Пугаченкова предполагала, что геммы могли быть знаками тех или иных сословий, члены которых имели право на ношение печатей с определенным кругом сюжетов (Пугаченкова 1963: 210).
Смена сюжетов на геммах в нашем некрополе с III в. н.э., резкое увеличение количества сюжетов из животного мира за счет изображений богов говорит, как нам кажется, в пользу мнения, высказанного М.И. Максимовой. Вероятно, в разной этнической среде и в разное время интальи могли иметь различные функции. В Усть-Альминском могильнике перстни с геммами очень часть сопровождали детские захоронения, что свидетельствует об их апотропеическом назначении (Высотская 1980: 102). В.С. Щербакова полагала, что «все без исключения перстни с геммами найдены в богатых захоронениях, где кроме гемм находилось значительное количество других вещей, значит, владельцы личных печатей были людьми состоятельными» (Щербакова 1980: 101). Однако такой вывод вряд ли можно принять. В самом деле, можно ли считать, например, богатой м. 143, где, кроме перстня с геммой, найдены бронзовые серьги из тонкой проволоки, смычковая фибула, серебряная подвеска со стеклянной вставкой, бронзовое тонкое колечко, краснолаковая тарелочка, краснолаковый кубок, стеклянный бальзамарий и несколько бусин из стеклянной пасты? Никаких предметов роскоши, рядовое погребение.
Отвечая на поставленный вопрос, нам кажется правильнее было бы сказать, что перстни с геммами в данном некрополе встречались не только в богатых погребениях (последних из 19 могил, где были такие перстни, – всего 5), но, главным образом, у людей весьма скромного достатка. Это говорит о том, что сами такие перстни со временем (к III–IV вв. н.э.) перестали быть предметами роскоши, они уже не произведения высокого искусства, а всего лишь украшения рядовых членов общества.
Но вернемся к типологии перстней.
ТИП Х. Один бронзовый перстень с широкой овальной жуковиной и овальной стеклянной вставкой (не сохранилась). Шинка орнаментирована тремя рельефными бороздками. Найден в комплексе с материалом III в. н.э. (м. 165). Аналогичные золотые перстни приводил Д.Хенкель, датируя их II в. н.э. (Henkel 1913: Taf. X: 206a, b).
ТИП ХI. Этот тип представлен различными вариантами. Единственный перстень из м. 61 имеет уплощенную шинку, украшенную крошечным гранатом (?). Перстень датируется по комплексу III в. н.э. Аналогичные золотые перстни того же времени находим в каталоге Д.Хенкеля (Henkel 1913: Taf. IX: 163а, b).
Бронзовые перстни с чечевицеобразными вставками в некрополе составляют самую большую группу, по форме они подразделяются на три варианта.
Вариант а. Круглая жуковина переходит в тонкую шинку. Таких перстней 32. Из них 14 датируются I–II вв. н.э., 3 – II в. н.э., 3 – II–III в. н.э., 6 – III в., 1 – III–IV вв. н.э., один – IV в. н.э. (м. 273). Время остальных определить не удается. В эту коллекцию входят три серебряных перстня. Можно сказать, что такие перстни в основном бытовали в I–II вв. н.э., что подтверждают и многочисленные аналогии (Гущина 1982: рис. 7: 4, 21, 23; рис. 948; Сымонович 1983: табл. ХХХ: рис. 10, 17, 20; Богданова 1989: табл. ХIII: 1), а затем они существуют лишь в единичных экземплярах.
Вариант б. У двух перстней стеклянная вставка помещена в овальную рамку. Перстни датируются монетами серединой III в. н.э. (м. 145) и IV в. н.э. (ящик ХIV, урна 5).
Вариант в. Один перстень с чечевицеобразной вставкой имеет широкую пластинчатую шинку. Перстень датируется монетой II–III вв. н.э. (м. 116).
ТИП ХII. представлен одним серебряным перстнем со вставкой из овального сердолика. Плечики горизонтальные, шинка широкая, перстень датируется по комплексу находок (м. 148) 2-й половиной III в. н.э.
ТИП ХIII. Бронзовый перстень (м. 52) имеет шинку, орнаментированную рельефными выступами. На овальной жуковине – вставка из красноватой пасты. По комплексу находок перстень датируется II–III вв. н.э.
ТИП ХIV. Серебряный перстень с широкой шинкой и сердоликовой вставкой прямоугольной формы. Единичный экземпляр. В м. 8а перстень найден вместе с монетой Аврелиана (270 – 275 гг.).
ТИП ХV. Также единичный серебряный перстень с крупным круглым сердоликом по комплексу находок (м. 56) и монете (Константин I) датируется первой половиной IV в. н.э. Аналогичный перстень обнаружен в Чернореченском могильнике (Бабенчиков 1963: табл. II: 9).
ТИП ХVI. Интересную группу составляют шесть бронзовых перстней-печатей. Шинка их плавно переходит в овальную жуковину. Перстни датируются III–IV вв. н.э. На двух из них (м. 226 и 274) изображения в виде стилизованных подошв сандалий. На одном (м. 258) –веточка, схематический растительный орнамент на перстне из м. 12. Веточка на перстне из урны 241 стилизована под монограмму К.
Перечисленные изображения по стилю близки рисункам на черняховских сосудах, которые Б.А. Рыбаков отождествлял с определенными месяцами календаря – февралем, маем, августом и полагал, что это колосья, связанные с аграрной магией (Рыбаков 1987: 170).
ТИП ХVII. Самую позднюю группу составляют бронзовые перстни-печати, имеющие маленькую жуковину в виде усеченного конуса. Все они датируются IV в. н.э. Изображения на них разные. На одном – двустрочная надпись 
– возможно, имя владельца от латинского lupus (волк).
Аналогичные перстни с надписями приводит Д. Хенкель, датируя их позднеримским временем (Henkel 1913: Аbb. 47).
На перстне из м. 244б и 254 изображения неясны, возможно, человеческие фигуры в рост (рис. 30: 2, 6). На перстне из каменного ящика ХIV, урна 7 – монограмма в виде буквы К в обрамлении из точек (рис. 30: 7).
Интересна монограмма на бронзовом перстне из м. 158б – в виде тамгообразного знака (рис. 30: 1), напоминающего знаки Рюриковичей.
Вероятно, был прав В.С. Драчук, который писал, что «тамгообразные знаки римского времени явились той базой, на основе которой сформировались тамгообразные изображения раннего средневековья» (Драчук 1975: 99). Наш перстень – тому пример.
На перстне из м. 171 очень четко видна стоящая в рост, очевидно, женская фигура в длинной одежде. Ее обрамляют идущие с боков мелкие точки (рис. 30: 5).
Одинаковы по сюжету изображения на перстнях из м. 192 и м. 78 – человеческая фигура с поднятыми вверх руками (рис. 30: 3, 4).
Жест адорации – поднятые вверх руки – дважды встречен на надгробиях Херсонеса.
Исследователи связывают его с хтоническим культом Гелиоса (Соломоник 1964: 117; там же см. историографию вопроса).
Аналогичное изображение помещено на полусферической стеклянной чаше с городища Алма-Кермен (Высотская 1972: рис. 43).
Но на нашем примере мы, по-видимому, встречаем отход от языческой символики и приближение к христианству, ибо перед нами женская фигура в рост с поднятыми руками.
Этот мотив встречается на памятниках III – IV вв. н.э. В качестве примера укажем на застежку с выемчатой эмалью, на концах которой головами к центру помещены стилизованные женские фигуры с поднятыми вверх руками (Рыбаков 1948: 97).
Перед нами, несомненно, женское божество. Образ великой богини получил очень широкое распространение в изобразительном искусстве древних славян, воплотившись в фибулах, в деревянной резьбе, вышивке, наконец, вспомним Оранту Софии Киевской. Над великой богиней, по мнению В.А.Городцова, «возвышалось такое необъятное божество, изобразить которое отказывалось народное творчество» (Городцов 1926: 19). Но сам жест поднятых вверх рук выражает молитвенное отношение богини к чему-то высшему. Принимая во внимание сказанное В.А.Городцовым, можно предположить, что женское божество на перстнях-печатях у местного населения появилось вместе с распространением христианства, которое в IV в. н.э. стало уже господствующей религией в Херсонесе.
Не исключено и случайное попадание перстней – подарок, покупка и т.д. Но если их рассмотреть в совокупности с перстнями-геммами с изображением рыб, крестами-граффити на сосудах и оссуариях, то проникновение символов христианства в местную среду сомнений не вызовет.
Заканчивая обзор перстней-печатей, подчеркнем, что они принадлежали владельцам собственности, ибо печать, как писала Д.И. Максимова, «служила своего рода гарантией неприкосновенности права собственности на личное имущество» (Максимова 1950: 238). К тому же, надо полагать, существовали восковые печати, оттиск перстня на которых и давал такую печать (Рыбаков 1940: 236).
Рис. 30. Перстни-печати.
ТИП ХVIII. К этому типу принадлежит один перстень из м. 154, он найден вместе с монетой Константина Галла (361 – 363 гг.). Перстень бронзовый, шинка тонкая, ее концы расплющены в виде треугольников с несходящимися основаниями.
ТИП XIX. Четыре бронзовых перстня происходят из разновременных погребальных комплексов. Шинка шириной не менее 3 – 4 мм переходит в круглую или овальную жуковину. На одном перстне (м. 216, не датирован) шинка орнаментирована двумя параллельными бороздками. Перстень из м. 197 найден вместе с монетой первой половины IV в. н.э., остальные датируются I–II вв. (м. 104) и II–III вв. (м. 165).
ТИП ХХ. В м. 260 (вторая половина IV в.) был бронзовый перстень, шинка которого переходит в овальную жуковину, на ней прочерчены бороздки.
ТИП ХХI. К этому типу мы относим найденные в некрополе круглые кольца.
Вариант а. Стеклянные кольца из разноцветных нитей (их 2). По комплексу находок один датируется I–II вв. н.э. (рис. 29: 21«а»). Такие кольца в античном мире римского времени получают довольно широкое распространение (Marschall 1911: pl. XXXIV: 1578, 1592; Henkel 1913: Taf. LXV: 1755a).
В Северном Причерноморье подобные кольца известны в разновременных комплексах I–III вв. н.э. Есть они в Усть-Альминском (Высотская 1994: 115) и Чернореченском могильниках (Бабенчиков 1913: табл. ХIII: 12).
Второй перстень из гладкой полупрозрачной стеклянной нити, место ее соединения образует уплощенный овал. По инвентарю погребения в м. 110а перстень датируется III в. н.э. (рис. 36: 21б).
Вариант б. Бронзовые и железные кольца, круглые в сечении (впрочем, в м. 16 встречено квадратное в сечении кольцо, прикрепленное к фибуле), различного диаметра (от 1,5 до 3,5 см). По-видимому, они имели самое разное назначение, но прежде всего использовались для подвешивания каких-то предметов, иногда их прикрепляли к фибуле. Таких колец 14. Они найдены в разновременных погребениях (I–III вв. н.э.). В могильниках Северного Причерноморья подобные кольца, в том числе и прикрепленные к фибулам, встречались неоднократно (Гущина 1974: рис. IV: 26; V: 7; VII: 16).
В Чернореченском могильнике такое кольцо встречено вместе с монетой Гордиана III (238 – 244 гг.) (Бабенчиков 1963: табл. II: 12).
Таким образом, нами учтено 154 перстня, некоторые из них восстановлены по зарисовкам В.Ф. Стржелецкого. Большинство поддается типологизации и датировке, и лишь дату 17 предметов установить не возможно.
Количество перстней по векам распределяются более или менее равномерно, что свидетельствует о популярности этого вида украшений. Тем не менее, из статистического подсчета видно, что в III в. количество перстней в некрополе увеличивается. На этот век их приходится 22,6%, а вместе с перстнями III–IV и IV вв. они составляют 50%, тогда как во II в. н.э. их всего 16,6%, а в погребениях IV–V вв. только два предмета.
На рис. 36 наглядно видно, что в IV в. н.э. в некрополе одновременно функционировало большое разнообразие перстней, хотя некоторые типы, как мы говорили выше, представлены всего по одному экземпляру.
Надо полагать, что незамысловатые по исполнению перстни были изготовлены мастерами Херсонеса. Излюбленным их украшением был сердолик. Его подвергали разнообразной огранке, из него изготовляли геммы.
Сердолик очень широко распространен в природе, встречается он и в Крыму. Этому камню с глубокой древности люди придавали магическое значение (Полубояринова 1991: 11).
Он был связан с планетами Меркурием и Венерой. Особенно его чтили мусульмане, ибо Мухаммед сказал: «кто носит в перстне сердолик, тот непрестанно пребывает в благоденствии и радости».
Сердолик нелегко обрабатывается, и только вера в его магическую силу сделала его любимым и почитаемым камнем у многих народов (Марковин 1965: 272, 274).
В заключение подчеркнем, что перстни носили все слои общества, равно как мужчины, женщины, так и дети.
В урнах перстни встречаются редко, в основном это находки из погребения с трупоположениями.
е. Предметы личного убора и погребального обряда
Золотые венки и лицевые пластины. Только в трех урнах некрополя (108, 234 и 371) найдены фрагменты золотой фольги, очевидно, от венков. Эти находки подтверждают мнение, высказанное В.М. Зубарем, что в Херсонесе такие венки встречены в погребениях, главным образом, совершенных по обряду кремации, а последняя, как он считает, была характерна для зажиточной части населения города (Зубарь 1982: 63, 109).
Подбойная могила 114 отличается богатством. В подбое «б» в ней было совершено погребение двух подростков. При одном из них, помимо различного инвентаря (табл. 16), обнаружены золотые наглазники с четко очерченными зрачками и ресницами (табл. 16: 38), а также нагубник с несколькими рельефными ободками (табл. 16: 38а). Могила датируется II – III вв. н.э., несмотря на монету Траяна (98 – 117 гг.), найденную в ней.
Золотые венки и лицевые пластины – постоянный атрибут греческих некрополей Северного Причерноморья. Они неоднократно встречались в некрополе Херсонеса, главным образом, в урнах с прахом кремированных. Известны они в Ольвии, на Боспоре (Пятышева 1956), в Танаисе (Арсеньева 1977: табл. ХХVII: 6), а также в могильниках поздних скифов, в том числе в мавзолее Неаполя Скифского (Погребова 1961: рис. 19: 4), в его некрополе (Сымонович 1983: табл. ХLV: 27), в Усть-Альминском (Высотская 1994: табл. 46: 39, 48) и заветнинском могильниках (Богданова 1989: табл. ХII: 1), сопровождая всегда только представителей аристократической верхушки общества.
Что касается семантики нагубников и наглазников, то общепринята точка зрения об их апотропеическом назначении (Фодор 1972: 172).
Исходя из характера изображений на нагубниках и наглазниках, найденных в могильниках Крыма, и принимая во внимание время их бытования – I–III вв. н.э., В.М. Зубарь считает возможным разделить их на две хронологические группы (Зубарь 1982: 112), не приводя, однако, четких критериев для этого членения. Да и вряд ли оно возможно, т.к. характер изображений на таких предметах в одно и то же время встречается разный. В этом легко убедиться, если сравнить наглазники и нагубники из данного могильника (м. 114) и схематически выполненные наглазники I–II вв. н.э. из некрополя Неаполя (Сымонович 1983: табл. ХLV: 27).
Н.В. Пятышева появление таких предметов в Херсонесе связывала с проникновением алан в Северное Причерноморье (Пятышева 1956: 39сл.), но эта точка зрения подверглась критике (Зубарь 1982: 113), опровергают ее и находки лицевых пластин в античных некрополях, не подверженных аланскому влиянию (Гайдукевич 1959: 77, рис. 3).
Обычай закрывать лицо покойника золотыми пластинами существовал в Парфии, и именно парфянским влиянием на Боспор В.Ф. Гайдукевич, вслед за И.Толстым и Н.Кондаковым, объяснял появление золотой погребальной маски III в. н.э. в некрополе Боспора (Гайдукевич1949: 422, рис. 78).
Лунницы. Встреченные в некрополе лунницы разнотипны. Среди них есть золотые, серебряные.
В богатом погребении м. 3б вместе с разнообразным инвентарем, среди которого была херсонесская монета 280 г., обнаружена золотая лунница, по периметру орнаментированная плетенкой из золотой нити, а на щитке напаяны зигзагообразные нити, зернь и вставка из стекла (табл. 1: 75).
Подобные лунницы довольно часто встречаются в некрополях Северного Причерноморья, они входили в состав разновременных погребальных комплексов. Т.Н. Книпович лунницу из Танаиса датировала II в. до н.э. (Книпович 1949: рис. 20: 39). В Усть-Альминском могильнике такая лунница найдена в погребении I в. н.э. (Высотская 1994: табл. 38: 10), а в Чернореченском – в могиле II–III вв. н.э. (Бабенчиков 1963: табл. VII: 4).
Вероятно, в Ольвии была мастерская по изготовлению подобных украшений, т.к. оттуда происходит литейная форма для их отливки (Капошина 1956: рис. 18: 3). Такие лунницы найдены в Херсонской области (ОАК за 1896 г.: 141: рис. 493) и за пределами Северного Причерноморья, в том числе на территории Восточной Фракии (Müfig 1936: Fig. 228). Они входили в круг широко известных в первые века нашей эры украшений, объединенных общностью стиля и приемов орнаментации (Чуистова 1959: рис. 5, 6).
Описанная лунница единична. Наряду с ней существовали более дешевые неорнаментированные серебряные и бронзовые лунницы иного типа. Их всего три. Две из них найдены в комплексах с монетами середины III в. н.э. (м. 11, табл. 3: 5; м. 12, табл. 4: 39), третья в комплексе второй половины III в. н.э. (м. 148а, табл. 20: 12).
Такие простые подковообразные лунницы имеют очень широкий ареал, встречаясь как в погребениях рубежа и I–II вв. н.э. (Аракелян 1957: рис. 48; МАК 1900: табл. LXXII: 21), так и в могилах III–IV вв., в том числе у племен черняховской культуры (Славяне 1990: рис. 34: 19; Шаров 1992: табл. IV: 62). В могильнике у подножья Чатырдага такие лунницы обнаружены вместе с инвентарем и монетами III в. н.э. (Мыц 1991: рис. 7: 11, 12). Найдены они в Дура-Европосе (Excavations 1931: pl. XLV: 2), на территории современной Чехословакии (Teodor 1980: fig. 4/1; 5/1).
Третий тип лунниц – миниатюрные (диаметр – 0,8 см), подковообразные. Одна из них золотая (м. 134, табл. 18: 65) по комплексу датируется II в. н.э., две другие бронзовые в м. 78 (табл. 12: 1) найдены вместе с монетой Лициния (307 – 327 гг.).
Подобные золотые массивные лунницы из четырехгранной в сечении проволоки известны в богатых погребениях первых веков н.э. в Херсонесе (Пятышева 1956: 55: рис. 16).
Подвески-лунницы чаще всего входили в состав ожерелий, об этом можно судить по файюмским портретам и пальмирским рельефам (Ruxer 1972: tabl. XXX, XXXII, XL и др.).
Эти украшения живут очень долго, они еще входили в головной убор славянских женщин в ХIII – XIV вв. (Орлов 1979: рис. 4: 9; История культуры... 1948: рис. 155: 1).
И это не удивительно, ибо в самом изображении таких предметов отобразилось древнее почитание луны,23 а единообразие религиозных воззрений, связанных с небесными светилами, как совершенно справедливо пишет В.П. Даркевич, приводило к сходным материальным воплощениям этих верований, независимо от этнической принадлежности их носителей, от территориальных и хронологических границ (Даркевич 1960: 56).
В двух могилах (м. 155, табл. 16: 63, и м. 157, табл. 21: 10) встречены дисковидные бронзовые подвески (Д дисков не превышает 2 см). Одна из них (м. 155) по комплексу датируется началом III в. н.э., время другой уточнить не удается. Аналогичные подвески известны в черняховских погребениях (Славяне 1990: рис. 32: 30; Магомедов 1987: рис. 31: 15), в могильнике «Сахарная головка» (Веймарн 1963: рис. 7: 6).
Подобные подвески получили повсеместное распространение. Они представляли собой идеограмму солнца (Даркевич 1960: 60), их могли носить как обереги.
Нашивные бляшки, пронизки. Обычай украшать одежду нашивными бляшками, столь популярный у скифов, у местного населения не был распространен, и поэтому в могильнике найдены всего три умбоновидные бляшки из разновременных комплексов. Одна бронзовая (м. 119, табл. 17: 19) датируется II в. н.э., вторая золотая (м. 13, табл. 3: 43) – IV в. н.э. Третья – золотая – происходит из разграбленной могилы в кургане, четвертая бляшка в форме 3-гранной пирамиды была в каменном ящике I, погреб. 21.
В нескольких могилах (м. 2, 68, 78) обнаружены золотые рубчатые пронизки, обычно по 1в каждой могиле, лишь в м. 2 их было 8 (табл. 1: 21а). Это – традиционное украшение, очень распространенное в эллинистическую эпоху (Погребова 1961: рис. 21 – 4б) и в римское время у разных народов. Часто они входили в состав ожерелий (Белов 1927: 117: рис. 11).
В подбойной могиле 192 обнаружена восьмеркообразная нашивная бляшка с двумя стеклянными вставками. Аналогий ей нам неизвестно (табл. 25: 31).
Весьма оригинальна бронзовая позолоченная бляшка из каменного ящика ХV. ур. 1. Она овальной формы, диаметром (наибольший) – 5 см со штампованным орнаментом и 4-угольной сердоликовой вставкой (табл. 59: 24).
В м. 195, которая датируется несколькими монетами первой четвертью IV в. н.э., был бронзовый позолоченный овальный медальон с двумя петельками и овальной сердоликовой вставкой в центре (табл. 25: 8).
В м. 68, также относящейся к IV в. н.э., найден серебряный медальон прямоугольной формы с сердоликом, обрамленным плетенкой, идущей по краю и вокруг сердолика. Пластина под камнем и петельки для подвешивания – бронзовые (табл. 10 – 4).
Круглый медальон с сердоликом, обрамленным плетенкой, в м. 78 встречен вместе с монетой Лициния (306 – 327 гг.) (табл. 12: 18).
Предметы подобного стиля со вставками из сердолика или альмандинов в Крыму известны не ранее середины III в. н.э. Как пример можно назвать крышку коробочки из Чернореченского могильника с овальным сердоликом, датированную монетой 238 – 244 гг. (Бабенчиков 1963: табл. VI: 5), или пластину с альмандинами с городища Алма-Кермен, погибшего в первой половине III в. н.э. (Высотская 1972: рис. 1а).
Встречаются аналогичные предметы в сарматских погребениях II–III вв. н.э. (Гущина, Засецкая 1994: табл. 39: 356).
Распространение таких предметов на Северном Кавказе Р.Ж. Бетрозов относит за счет сильного гуннского влияния на культуру местного населения (Бетрозов 1980: 120: рис. 3: 2, 3).
Происхождение же самого стиля бесспорно связано с античными и сарматскими традициями, которые получили широкое развитие в гуннское время (Засецкая 1975: 7), о чем мы говорили выше.
Оригинальна серебряная подвеска в виде кубышки с цилиндрической крышкой и бронзовыми петельками для подвешивания (табл. 13: 53). По комплексу находок в м. 94 она датируется III в. н.э. Аналогии ей нам неизвестны.
В двух могилах найдены золотые миниатюрные круглые подвески со вставками синего стекла (м. 2) и дымчатого агата (м. 56). Первая по комплексу находок датируется II в. н.э. (табл. 1: 11), вторая обнаружена вместе с монетой Константина I (табл. 8: 38).
Подобные подвески были очень популярны в позднеантичный период. Чаще всего они входили в состав ожерелий, наподобие подвесок из кургана у ст. Тифлисской (Ruxer 1972: табл. LVIII).
Гривна. Единственным экземпляром в могильнике представлена бронзовая гривна из детского погребения (м. 39а, табл. 5: 69). Она сделана из проволоки, квадратной в сечении, на концах переходящей в круглый жгут с обмоткой. По-видимому, была петелька и крючок для застежки, но они не сохранились. Вместе с гривной найдена монета Диоклетиана (284 – 305 гг.).
Гривны довольно редко встречаются в позднескифских некрополях, редки они и в некрополе Херсонеса, значительно больше их на Боспоре (Гайдукевич 1959: рис. 95 – 1). Среди последних известны золотые гривны со вставками, украшенными геммами (Чуистова 1959: рис. 1).
У сарматов гривны также редки и, как правило, являлись признаком особого достоинства человека, встречаются они только в богатых погребениях (Смирнов 1975: 168). К.Ф. Смирнов происхождение витых и гладких гривн связывал с сарматами (1951а: 157).
Вероятно, сарматским культурным влиянием на местное население можно объяснить единственную гривну нашего некрополя. Это подтверждает и дата погребения, где она найдена. В конце III – начале IV в. н.э. в некрополе возрастают элементы сарматской культуры.
Из всего сказанного следует, что украшений в некрополе найдено немного, они не отличаются разнообразием и в целом характерны для переходного периода от греческого ювелирного искусства к варварскому стилю.
ж. Бусы
Бусы из данного некрополя, как мы уже говорили, обработаны Е.М. Алексеевой и включены ею в своды археологических источников (1975, 1978, 1982 гг.). Но тем не менее, мы считаем необходимым более детальное изучение этого обильного материала, который и будет дан нами в отдельной статье.
В данной связи укажем лишь, что в некрополе найдено большое количество бус из разного материала, среди которого преобладает стекло – одноцветное, многоцветное, с глазками, фестонами, металлической прокладкой разных форм и т.д. Из ископаемых смол янтарь явно уступает по количеству гагату (геширу, лигниту). Попутно отметим, что янтарные грибовидные подвески появляются в III в. н.э. и сопровождают погребенных в IV в. н.э. Число их невелико.
Среди каменных бус приоритет принадлежит сердолику, из которого изготовляли, главным образом, небольшие круглые бусины.
Бусы носили на шее, на руках в качестве браслетов, ими обшивали головной убор.
Количество погребальных комплексов, где встречены бусы, немного возрастает к III–IV вв., и если среди погребений I–II и II вв. н.э. в 51 могиле встречаем бусы, то во II–III вв. их находим в 28 могилах, а среди погребений III–IV вв. – в 77 комплексах.
Трудно сказать, как много бус помещали в урны, большинство их уничтожено огнем вместе с кремированным. Судя по числу оплавленных кусочков стекла и янтаря, извлеченных из урн, – их было немного.
Среди бус, несомненно, были привозные и местного производства. Отделить одни от других в большинстве случаев вряд ли возможно, т.к. техника их изготовления: сверление камня алмазным сверлом, создание стеклянных бус с металлической прокладкой, навивка стекломассы на металлическую трубочку и т.д. была одинакова в античном мире. И местные стеклоделы, наряду с изготовлением стеклянных сосудов и литиков для перстней, вполне могли делать и бусы (ср. Щапова 1978: рис. 1: 21).
21 Здесь и далее мы будем пользоваться терминологией, предложенной А.К. Амброзом. Все типы представлены на рис. 28.
22 У погребенной в подбойной могиле №16 лучковой фибулой, по-видимому, к поясу были пристегнуты кольцо-ключ и перстень-печать.
23 В Египте полумесяц символизировал небесное заступничество против колдовства (см. Максимова 1979: 128).
Продолжение: 12. Зеркала