С.Ф. Стржелецкий, Т.Н. Высотская, Л.А. Рыжова, Г.И. Жесткова. «Население округи Херсонеса в первой половине I тысячелетия новой эры» (По материлам некрополя «Совхоз №10»)

С.Ф. Стржелецкий, Т.Н. Высотская, Л.А. Рыжова, Г.И. Жесткова

НАСЕЛЕНИЕ ОКРУГИ ХЕРСОНЕСА В ПЕРВОЙ

ПОЛОВИНЕ I ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ НОВОЙ ЭРЫ

(ПО МАТЕРИАЛАМ НЕКРОПОЛЯ «СОВХОЗ №10») ¹

 

S.F. Strzheletski, T.N. Vysotskaya, L.A. Ryzhova, G.I. Zhestkova. The Population in the Neighborhood of Chersonesos Tauricus in the First Half of 1 st Millennium A.D. (by materials of the necropolis “Sovkhoz  No. 10”).

The grave yard «Sovkhoz  No. 10» (Sebastopolsky) was discovered near Sebastopol and studied in 1954 – 1966 (with some interruptions) by S.F. Strzheletski, later by Yu.A. Babinov and S.G. Ryzhov.

The necropolis contained burials showing biritual rite, with niche graves prevailing among the inhumations. Moreover, the dead were buried in ground graves, sometimes in stone cists. There are some cases of infants buried in amphorae.

There was a barrow on the territory of the graveyard, which was surrounded by a small ditch with a bridge. There was a stone cist under the barrow, containing a devastated burial. Besides, the site yielded evidence of a funeral feast with a cenotaph with Cherniakhov vessels. The rite of cremation prevailed during some periods of existence of the necropolis, with amphorae, hand-made jars and pots, as well as red-lacquered vessels and stone ossuaries used as urns.

The 3 rd – 4 th centuries are marked by appearance of stone cists for placement of urns in the necropolis.

The cremation rite was gradually fading and by the late 4 th A.D. it had disappeared completely. In late 4 th c. a new ethnos brought about new burial construction and a new rite – collective burials in vaults.

The inventory in the burials is rich and various. It allows determining chronological frameworks of the grave yard and distinguishing 4 phases in its existence: the first one is dated by 1 st – 2 nd cc. A.D., the second phase by the 3 rd c. A.D., the third one by the late 3 rd – 4 th cc. A.D., the fourth one is dated by the late 4 th – early 5 th c. A.D.

In the early 5 th c. A.D. a small settlement that left the graveyard on the territory of the modern «Sovkhoz No. 10» seems to have been exterminated by an invasion of the Hunns or left westwards together with the latter.

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

  Могильник «Севастопольский» расположен в Инкерманской долине на правом берегу р. Черной на территории совхоза №10 к юго-востоку от подножья горы Сахарная Головка на водоразделе двух балок (рис. 1).

Он был открыт случайно при строительных работах совхоза. При этом почти вся его площадь, определенная С.Ф. Стржелецким в 5000 м², перепахана, а часть застроена.

Археологические исследования могильника «Совхоз-10» с 1954 по 1966 год проводились заведующим античным отделом Херсонесского музея к.и.н. С.Ф.Стржелецким. В 1969 году С.Ф.Стржелецкий ушел из жизни, не успев завершить свой труд. Однако в архиве и фондах НЗХТ хранятся подробные, тщательно им составленные, хорошо иллюстрированные отчеты о раскопках и не менее тщательно собранные артефаксы. В 1967 году раскопками склепов могильника занимался научный сотрудник заповедника, к.и.н. Ю.А.Бабинов. Результаты этих исследований легли в основу данной публикации.

С.Ф. Стржелецким о результатах работы было прочитано несколько докладов и опубликована небольшая заметка (Стржелецкий 1959). С.Ф. Стржелецкий датировал некрополь III-IV вв. н.э., не давая его этнической атрибуции.

Рис. 1. Ситуационный план расположения могильника «Совхоз-10».

Позднее к этому некрополю ученые обращались не раз. В.С. Щербакова опубликовала перстни с геммами, Е.М. Алексеева – бусы, В.А. Анохин – краснолаковую амфору и некоторые монеты, Н.П. Сорокина – стекло, Э.И. Соломоник – граффити.

В литературе постоянно встречаются ссылки на материалы могильника, самое подробное описание которого дано в книге И.С. Пиоро «Крымская Готия» (1990).

Однако все эти публикации ни в коей мере не дают полного представления о некрополе, получившем название «Совхоз №10» или «Севастопольский».

Коллектив авторов – д.и.н. Т.Н. Высотская и под ее руководством научные сотрудники Национального заповедника «Херсонес Таврический» Л.А. Рыжова, Г.И. Жесткова, Е.М. Кочеткова взяли на себя труд обработать и ввести в научный оборот материалы этого уникального памятника и представить его читателям в максимально полном объеме.

В основу данного исследования легли подробные, тщательно составленные, хорошо иллюстрированные отчеты С.Ф. Стржелецкого, хранящиеся в архиве НЗХТ.

1. Отчет о разведках могильника III в. н.э. в Совхозе 10, в 1954 г. Дело №690/V.

2. Отчет о раскопках могильника в Совхозе 10 в 1956 г. Дело №747, 747а, б.

3. Отчет о раскопках могильника III–IV вв. н.э. в Совхозе 10 в 1961 г. Дело №854/I, 854/II, 855.

4. Отчет о раскопках могильника III–IV вв .н.э. в Совхозе 10 в 1961 г. Дело №856/I, II, III. Дело №857а, б.

5. Отчет о раскопках могильника на территории совхоза «Севастопольский» в Инкерманской долине в 1964 г. Дело №1160/1, 1161.

6. Отчет объединенной экспедиции Херсонесского государственного музея, Уральского

университета, Харьковского государственного университета в раскопках в Херсонесе в 1965 г. Дело №1189, л. 117 – 195, дело 1190, 1389, 2289.

7. Отчет о раскопках могильника на территории совхоза «Севастопольский». Дело №1450. Могильник «Совхоз №10» раскопан почти полностью, что позволило выявить его топографию. Наиболее ранние могилы I, I–II вв. н.э. располагались очень свободно на большом расстоянии друг от друга. Затем постепенно некрополь начинает разрастаться в северо-восточном направлении. В квадратах 9Б, 7В, 6Г, 5А (рис. 2) мы встречаем могилы, датированные II–III вв. н.э. (м. 160, 164, 1, 5, 49 и т.д.).

Постепенно плотность погребальных сооружений по отношению друг к другу возрастает. При всей их разбросанности на некрополе все же можно уловить несколько рядов могил, идущих с юго-запада на северо-восток. Особенно это наглядно видно в кв. 5А, 4А, 3Б. Свободные пространства между погребальными сооружениями в ряду со временем заполнялись; к могилам более ранним примыкали более поздние. Постепенно плотность их в центральной части кладбища увеличивается. В III в. здесь хоронят и по обряду ингумации, и кремированных. Урны некрополя, как правило, уложены группами. Одна из таких групп в квадратах 5Г и 6В тянется цепочкой на северо-восток.

Всего здесь не менее 24 урн, все они одновременны, поэтому очень трудно определить, в каком направлении увеличивался этот ряд. Судя по тому, что за урной 151 сохранилось свободное пространство, можно предполагать, что более поздние урны были положены с северо-востока.

 

Рис. 2. План могильника “Совхоз-10” (без погребений в урнах).

Вторая группа плотно уложенных урн в квадратах 4В и 5Б образует как бы несколько полукружий, последних можно насчитать не менее четырех. Затем к северо-западу также группами размещены урны – 303, 304, 341, 342, 344 и отдельно урны 339, 340, 351. За пределы центра, на восток выходит яма с урнами.

Каменные ящики, возникшие на некрополе не ранее второй половины III в. н.э., расположены в центре образованного урнами пространства и окружают их с северо-запада. Если отделить каменные ящики от других погребальных сооружений и урн, то становится очевидно, что они идут по кругу, образуя в центре почти замкнутое пространство (рис. 3), исключение составляет лишь группа ящиков (VI–IX) в юго-восточной части могильника, где, в свою очередь, располагалась и группа урн, более ранних, чем указанные ящики.

Подавляющее большинство урн некрополя датируется III в. н.э., но есть единичные урны I, I–II и II в. н.э. К III–IV и особенно к IV в. н.э. количество кремированных резко убывает и, наконец, этот обряд исчезает совсем, поэтому среди погребальных сооружений, открытых на восточном и северо-западном участках некрополя, где в основном расположены могилы III–IV вв. и склепы – урн нет. Но в центре, особенно в восточной части могильника, густота их очень большая.

 

 

Рис. 3. Расположение каменных ящиков.

 

В какой-то период III в. кремация начинает резко превалировать над ингумцией.

Это подтверждает и стратиграфия некрополя², которая довольно сложна.

Иногда одна могила перекрывает другую (например, над м. 88 была м. 87, над м. 108 – м. 122 и т.д.), при этом обнаруженные в них погребения, как правило, синхронны.

Следовательно, в определенные периоды могильник рос очень быстро, а стремление хоронить умерших непременно в центре кладбища привело к многослойности.

Есть трехъярусные погребения. Например, подбойную могилу 100 перекрывает подбойная могила 101, а над ними располагались 8 урн: 250 – 252 и т.д. Причем могилы датируются I–II и II вв. н.э., а урны – не ранее III в. н.э.

Отдельные урны были перекрыты могилами. Так, над урной 66 – III в. н.э. находилась подбойная могила 53 – III–IV вв. н.э. Двухъярусное и трехъярусное размещение могил и урн в центре некрополя позволяет предположить, что урны старались в отдельных случаях привязать к уже имеющимся могилам. Возможно, здесь сказывались какие-то семейные, родственные связи. Но в основном урны были положены поверх могил. Причем в отдельных случаях, и это особенно важно, одну могилу (к примеру, 103 – II в. н.э.) перекрывают 6 – 7 (258 – 260, 270 – 273) и более урн, что со всей очевидностью свидетельствует о возрастании обряда кремации. Иногда урна перекрывает урну: так, урна 351 была перекрыта урной 340.

Обе датируются II–III вв. н.э. В результате одна четвертая часть могильника, а если учесть перепашку верхнего слоя, то и большая, оказалась перекрыта урнами. При этом соблюдалась строгая ориентация могил, каменных ящиков и урн: СЗ–ЮВ; исключения очень редки. Исходя из того, что могилы часто перекрывают друг друга, можно думать, что они не имели внешнего обозначения (холмика и какого-то сооружения из дерева или камня).

Вместе с тем, надо отметить, что возле 6 каменных ящиков (из 30) обнаружены либо основания для надгробий (ящики I-VII, XI), либо верх антропоморфной стелы (ящик V), либо фрагмент надгробной стелы (ящик ХIII), обломки надгробий, попавшие в результате перепашки (ящик III и XV). Несколько обломков каменных стел (см. ниже) открыто возле урн. В обкладке ямы с урнами встречен фрагмент надгробия, очевидно, вторично использованный как строительный материал.

Все эти данные говорят о том, что особо почитаемым умершим, кремированным и погребенным в каменном ящике или урне, родственники ставили каменные стелы, но большинство могил и урн не имели внешнего оформления и поэтому часто перекрывали друг друга.

В этом отношении рассматриваемый некрополь – полная противоположность черняховским могильникам, где могилы перекрывают одна другую лишь в исключительных случаях. Э.А. Сымонович объяснял это тем, что они имели какие-то внешние обозначения (Сымонович, Кравченко 1983: 19).

В северо-восточной части могильника располагался курган, окруженный ровиком. Его диаметр 6,20 м, а вместе с ровиком – 7,80-8,00 м. Ширина ровика 0,80-0,90 м, глубина – 0,50 м. В юго-восточной части ровик имел перемычку шириной около 1,5 м.

Насыпь кургана сильно распахана, однако в центре прослежена утрамбованная земля и скопление небольших камней, возможно, для установки деревянного столба или стелы.

Под курганом открыто разграбленное в древности погребальное сооружение, к рассмотрению которого мы обратимся позже.

Вокруг кургана на некотором расстоянии от него к западу и юго-западу свободно расположены могилы 30 – 34. Две из них (31 и 34) датируются III в. н.э.; время остальных не определено.

К концу III – началу IV вв. н.э., когда постепенно исчезает обряд кремации, осваиваются новые участки кладбища – восточный и северо-западный. Могилы располагаются свободно, на расстоянии 2 – 2,5 м друг от друга. Ранее этого времени здесь погребений нет, и поэтому мы вправе грунтовые и подбойные могилы этого участка (№26, 211, 214, 221 – 234 и др.), не поддающиеся датировке по инвентарю, отнести к концу III–IV в. н.э. И, наконец, в IV–V вв. н.э. в связи с притоком нового аланского населения возникают склепы (открыто 19)³.  Большинство из них размещены свободно с расстоянием между ними до 4 м. Ориентированы они камерами на север и северо-восток, исключение составляют склепы 7 и 8 – с камерами на восток и склеп 20 – на северо-запад. К сожалению, склепы, раскопанные в последние годы работы на некрополе (№11 – 20), не привязаны к генеральному плану могильника, и затруднительно сказать, к северу или востоку от ранее открытых погребальных сооружений располагалась эта группа (рис. 2а).

В целом по топографии и стратиграфии некрополя можно судить об определенной регламентации в совершении погребального обряда (в данном случае – определение места захоронения), которая существовала у многих народов (ср. обычаи индейцев и ирокезов – Энгельс 1970: 95 сл).

Остановимся теперь подробно на типах погребальных сооружений. Они в большинстве случаев входят в погребальный обряд. И все-таки эти понятия не адекватны, т.к. в одном и том же погребальном сооружении могут быть совершены захоронения по разному обряду. А само погребальное сооружение, например, склеп, может быть использован неоднократно и даже разными этносами, поэтому мы рассматриваем отдельно погребальные сооружения и обряд погребений.

 

ГЛАВА I. ПОГРЕБАЛЬНЫЕ СООРУЖЕНИЯ И ОБРЯД

Различие в обряде погребения, включая способ захоронения: ингумация или кремация, выбор погребального сооружения, поза погребенного, его ориентация, набор вещей, сопровождающий умершего и т.д. – зависит:

1) от этнического состава населения, совершающего обряд;

2) от социального положения умершего;

3) от времени захоронения;

4) от каких-то неподвластных археологическому изучению причин.

В данном некрополе, как мы говорили выше, захоронения совершались по биритуальному обряду. Всего открыто 30 каменных ящиков, в которых находилось 55 оссуариев и 107 урн с прахом умерших, 357 урн погребены в поле, кроме того обнаружена яма, в которой было 32 урны, 9 урн в подбойной могиле №89 и два оссуараия в поле.

Захоронения по обряду трупоположения совершались в грунтовых могилах (в том числе и с заплечиками) – их 71, в 8 таких могилах были погребены младенцы в амфорах, 13 захоронений в каменных ящиках (в отличие от каменных ящиков с урнами). Наибольшее количество могил составляют подбойные – 214, в 6 из них находились каменные ящики, в 10 – детские погребения в амфорах. Девять погребальных сооружений остались неопределенными. На территории могильника открыто также 19 склепов, один курган, кенотаф и тризна.

 

Рис. 4. Грунтовые могилы.                

Ингумация

Погребальные сооружения

Грунтовые могилы. Грунтовые могилы в некрополе представлены несколькими вариантами.

Вариант 1. Могильные ямы в форме вытянутого овала или прямоугольника со скругленными углами. Им принадлежит 71% от общего числа могил.

Размер могилы зависел, прежде всего, от возраста и роста умершего. Поскольку на некрополе хоронили, в основном, детей, то раз мер грунтовых ям не превышал 1,20 × 0,70 м, а для взрослых 1,90 × 1,05 м. Это были чаще всего неглубокие ямы – 0,35 – 0,50 м (рис. 4: 1, 2), обычно засыпанные землей.

Простая грунтовая яма – могила универсальная, характерная для всех без исключения некрополей Северного Причерноморья. В Херсонесе такие могилы были основным типом погребального сооружения на протяжении всего античного периода (Зубарь 1982: 11).

Однако форма ямы в разной этнической среде бывает разная. Для позднескифских некрополей (Усть-Альминский могильник) наряду с широкими и овальными ямами характерны типичные и для поздних сарматов узкие ямы, сужающиеся к ногам. У черняховцев были распространены довольно широкие могилы с закругляющимися углами.

 

Рис. 5. Могилы с каменными ящиками.

 

Рис. 6. Подбойные могилы.   

 

В могильнике «Совхоз №10» грунтовые могилы имеют параллельные стенки, углы, как правило, закруглены. По форме они похожи на могилы Инкерманского (Веймарн 1963: рис. 246) и Чернореченского некрополей (Бабенчиков 1963: рис. 16 и 17) и генетически близки позднесарматским могилам Поволжья (Смирнов 1950: 321).

Как мы говорили, в восьми случаях в простых грунтовых ямах были совершены погребения в амфорах (рис. 4: 6). К этому обряду мы еще вернемся.

Вариант 2. Могилы с заплечиками (всего 7, т.е. 9,8%). Они тех же размеров, что и предыдущие. Ширина заплечиков варьирует от 10 до 30 см. Могила перекрывалась несколькими или одной каменной плитой, толщина которой иногда превышала 10 см (рис. 4: 3, 4).

В одном случае (м. 177, рис. 4, 5) встретилось сложное сочетание: яма с заплечиками и с подбоем. Первоначально была вырыта яма с заплечиками, совершено погребение ребенка в возрасте 4-5 лет, а затем с северо-восточной стороны сделали подбой, совершили захоронение 10-летнего подростка, подбой закрыли каменной плитой, опустив ее ниже крышки ранней могилы, могилу перекрыли каменной плитой и яму засыпали землей. Эта могила датируется III–IV вв. н.э.

 

Рис. 7. Склепы некрополя.

 

В другом случае (м. 195) была вырыта яма с заплечиками, совершенно погребение ребенка (?), а затем с запада сделан подбой, его не закрыли каменным закладом, оставили, видимо, для повторного погребения.

Могилы с заплечиками типичны для савроматов, а позднее сарматов Поволжья и Приуралья (Смирнов 1950: 321). Вместе с проникновением сарматов на запад такие могилы появляются в греческих некрополях (Арсеньева 1977: 79), у поздних скифов, у черняховцев (Магомедов 1979: 54). При этом перекрытия не всегда были каменные, делали их и из дерева (Богданова 1989: 21).

Вариант 3. Грунтовые могилы с каменными ящиками (18,3% от общего числа могил). Их можно было бы назвать и плитовыми, разница здесь не велика, в этом отношении вполне

права Е.Г. Кастанаян (1959: 263). И все же отличие есть: могила, как правило, больше каменного ящика, тогда как плитами обкладывали яму строго по периметру.

Ящики делали как из толстых (до 20 см – рис. 4: 7), так и из тонких плит (рис. 4: 8).                                

 

Рис. 8. Курган 1,2. Каменный ящик Х-3.

 

С продольной стороны обычно по 2 – 3 плиты, с торцовой – по одной, сверху ящик закрывали одной или двумя-тремя плитами (рис. 5). Пол был земляной. Размеры ящиков колеблются в пределах 1,55 × 0,40 м. Таких могил на некрополе открыто 14. Они датируются концом III–IV в. н.э. или IV–V вв. н.э. (м. 58, 68).

В некрополе Херсонеса подобных ящиков нет. Но на Боспоре этот вид погребального сооружения был очень широко распространен. Большинство могил Кыз-аульского некрополя, например, представлено каменными ящиками (Гайдукевич 1959: 188сл., 207).

На азиатском Боспоре каменные ящики относятся к эллинистическому времени (Коровина 1987: 75).

Известны захоронения черняховцев в Верхнем Поднестровье в каменных ящиках. Такие погребения открыты в Ивано-Франковской, Тернопольской областях. В.Д. Баран связывает их с местными традициями, которые восходят к эпохе бронзы (Баран 1981: 65). Но это все исключения, тогда как на территории Осетии и Ингушетии в IV–V вв. н.э. погребения в каменных ящиках господствуют. Эта традиция существует здесь со II тыс. до н.э. и сохраняется вплоть до ХIХ в. (Кузнецов 1962: 89, 103).

Поскольку погребения в каменных ящиках, как и в грунтовых могилах, также, как увидим ниже, и в подбойных, датируются III–IV или IV–V вв. н.э., на наш взгляд, есть значительно больше оснований связывать их появление на некрополе «Совхоз №10» с притоком алан, чем с влиянием боспорских греков.

Подбойные могилы – наиболее распространенные погребальные сооружения некрополя. Им принадлежит 75% от общего числа открытых могил. Могильная яма обычно была ориентирована с СЗ на ЮВ, а подбой, как правило, располагался с СЗ, но есть и другие направления: подбой с С, В, Ю и З, с ЮЗ. Размеры могильной ямы колеблются в пределах 2,15 × 0,50 – 1,35 × 0,65. Подбой чаще был немного короче длины ямы, высота ступеньки не превышала 0,20 м. Глубина ямы от древней дневной поверхности – от 1,10 – 1,50 м до 2,20 м (рис. 6: 1, 2). Высота подбоя от 0,45 – 0,50 до 1,00 м. 25 могил имели двойной подбой (рис. 6: 3), а в одном случае (м. 49) даже три.

Видимо, первоначально была сделана могила с двумя подбоями, затем с СВ над одним из подбоев вырубили третий, как бы второго яруса, совершили захоронение взрослого человека в скорченном положении и подбой не заложили камнем. Впрочем, заклад мог быть и деревянный.

Есть еще случаи, когда подбои в одной и той же могиле делали на разной высоте. Например, в м. 8 подбой «Б» с северной стороны расположен выше подбоя «А» на 60 см. В стенке подбоя м. 277 была сделана ниша шириной 0,15 м и длиной вдоль стенки 0,52 м.

Подбой обычно закрывала либо одна большая плита, либо несколько плит, либо бутовый камень. В нескольких случаях (м. 12, 58, 74, 118, 121, 146, 161, 194, 203, 229) никакого заклада не прослежено, возможно, он был деревянный. Это тем более вероятно, что в м. 114 удалось проследить остатки деревянного заклада: вертикально стоящие колья, горизонтально прибитые к ним доски, а к этой загородке примыкал заклад из каменного бута, который она сдерживала.

В 11 могилах в подбоях совершены погребения младенцев в амфорах (рис. 6: 4), в м. 89, как мы говорили, было размещено 9 амфор.

Рассматриваемые могилы некрополя представляют собой типичные для сарматских могильников подбои нишеобразной формы. Они были широко распространены в первые века нашей эры в позднескифской среде (Вязьмитина 1972: 162) и вместе с сарматами проникли в греческие некрополи, в частности, в Херсонес (Зубарь 1982: 19). Однако в IV в. н.э. в данном некрополе появляются могилы с прямоугольной довольно узкой входной ямой и подбоями с прямыми потолками (рис. 6: 5).

Большой интерес представляют шесть могил некрополя (38, 58, 81, 83, 156, 257), во входной яме которых располагались каменные ящики. При этом погребения совершались и в подбое, и в каменном ящике (рис. 6: 6). Ящики, также как и аналогичные им из грунтовых могил, сложены из нескольких плит. Поскольку в таких случаях дно входной ямы было ниже дна подбоя, то последний закрыт плитами, поставленными на крышку ящика. Подобные сооружения оригинальны и не имеют аналогов. Следует заметить, что все шесть перечисленных могил с каменными ящиками датируются IV в. н.э. Лишь в м. 38 в ящике найдена монета-подвеска середины III в. н.э. Но здесь же был большой стеклянный кувшин и блюдо (сохранились обломки), которые, скорее всего, могут датировать погребение IV в., и на этом основании можно поставить м. 38 в общий ряд рассмотренных одновременных погребальных сооружений.

По-видимому, в таких могилах захоронения совершались последовательно, сначала в подбое, а затем в каменном ящике.

Заканчивая рассмотрение данных погребальных сооружений добавим, что подбойные так же как и грунтовые могилы некрополя «Севастопольский» отличаются от позднескифских тем, что последние всегда забиты камнями, тогда как рассматриваемые могилы засыпаны землей. Последнее сближает их с сарматскими могилами.

Склепы. Всего на некрополе, как мы говорили выше, открыто 19 склепов. Это самые поздние погребальные сооружения. По сохранившемуся инвентарю они датируются IV–V вв. н.э. Находок позднее начала V в. н.э. нет. Дата склепов определяется, прежде всего, по краснолаковым блюдам со штампованным орнаментом и стеклянным сосудам (см. раздел о керамике и стекле).

Склепы имели прямоугольную (подквадратную) или трапециевидную в плане форму. Размеры камер 2,40 × 2,00 м; 2,50 × 2,10 м, высота – от 1,60 до 2,70 м. В камеру вел длинный (от 2,45 до 3,15 м) и глубокий (от 1,75 до 3,00 м) дромос, который расширялся перед входом в камеру (до 1,05 – 1,15 м) (рис. 7).

В одиннадцати склепах сохранились ниши, расположенные на стене против входа в камеру. В склепах №13 и 15 – по две ниши, находящиеся рядом. Размеры ниш разные: высота 0,30, ширина 0,40 и глубина 0,18 (ск. №5) или высота 0,83, ширина 1,16 (ск. №11). В склепах №7,12 и 20 против входа обнаружены широкие лежанки длиной 2,30 × 0,45 (ск. №7) и длиной 1,80 × 0,60 м (ск. №20). Потолок, когда его удавалось проследить, обычно был сводчатый. Камеры, как правило, были вырублены в скале, а дромосы частью в скале, частью в земле. Входное отверстие в камеру, имеющее форму арки, закрывалось каменной плитой.

Аналогичные склепы в Крыму открыты в синхронных могильниках в Инкермане (Веймарн 1963: рис. 25, 27), в Красном Маке (Лобода 1992: рис. 2), в Озерном III (Лобода 1977: рис. 2: 1), в некрополе Килен-Балка близ Севастополя (Савеля 1968: рис. 2), подобные склепы появляются в Скалистинском могильнике (Веймарн, Айбабин 1993: рис. 2: 101; рис. 75-457 и др.) и Эски-Кермене (Репников 1932: рис. 30).

Ранее конца III–IV в. н.э. в Крыму они встречаются как исключение. Боспорские склепы, открытые во времена М.И. Ростовцева и доследованные Н.Л. Грач, также имели подквадратную камеру, лежанки, длинный дромос, но от склепов «Совхоза-10» их отличает пышность внутреннего убранства (рельефы с изображениями людей). В одном из этих склепов найдена индикация монеты III в. (Грач 1989: рис. 4).

В юго-западном Крыму такие склепы появились единовременно, по-видимому, вместе с притоком нового сармато-аланского населения.

Аналогии подобных погребальных сооружений уводят на Северный Кавказ, где под курганными насыпями открыты аланские склепы (IV–V вв. н.э.) с длинными дромосами и подквадратной в плане камерой (Абрамова 1975: рис. 2: 14; Котович, Магомедов 1980: рис. 9; Минаева 1956: рис. 11: 29).

Итак, на территории могильника можно проследить одновременное появление в I в. н.э. грунтовых и подбойных могил. На рубеже I–II вв. количество последних начинает преобладать, и это увеличение идет по нарастающей, достигая апогея в III в. н.э. В это время встречаются подбойные могилы с узкой и широкой входной ямой, с одним или двумя подбоями.

Подбойные могилы сооружали еще в IV – начале V вв. н.э. Среди них м. 237, где была найдена фибула-цикада, м. 278 – со стаканом с синими каплями. Именно среди этих могил мы встречаем подбои с плоскими потолками (м. 226, 240 и др.). Эти погребальные сооружения не группируются, они разбросаны по северо-восточной части вновь осваиваемой территории.

И в это же время на некрополе появляются склепы.

Курган. И совсем неожиданно в северо-восточной части могильника возникает курган, под насыпью которого в материке была вырыта могила длиной 2,40 м, шириной 0,65 – 1,06 м и глубиной 3,10 – 3,50 м⁴, ориентированная с СЗ на ЮВ.

В могиле находился каменный ящик длиной 2 м и шириной 0,54 – 0,62 м. Он сложен из обработанных плоских плит по три с продольных сторон и по одной с торцовых и перекрыт четырьмя плитами (рис. 8: 1, 2). Высота плит 0,60 – 0,70 м. Погребение оказалось разграбленным: снята одна покровная плита, и ни костяка, ни вещей нет.

О том, что оно было богатым, свидетельствуют обломки стеклянных сосудов и умбоновидная золотая нашивная бляшка из засыпи могилы.

Каменный ящик идентичен открытым на некрополе ящикам в грунтовых и подбойных могилах. Последние, как мы говорили выше, датируются не ранее III–IV вв. н.э., следовательно, и у нас есть основания допустить, что данное погребение могло относиться к этому же времени.

Сам факт существования подкурганного захоронения в это время для Крыма является исключительным. И традиционно не связан с погребальными сооружениями местного населения.

Конструкция кургана, обнесенного круглым ровиком с перемычкой в юго-восточном секторе, сближает его с донскими курганами, выделенными С.И. Безугловым и П. Захаровым. Они относят их к середине III–IV вв. (Симоненко 1993: 120).

Тем же временем датирует курганы в междуречье Сала и Маныча со рвом и перемычкой Л.С. Ильюков, относя их к поздним сарматам (Ильюков 1994: 58).

Подкурганные катакомбы характерны для центрального Предкавказья II–IV вв. н.э. (Виноградов, Березин 1985: 45). В Среднем Прикубанье они существовали в I–III вв. н.э. и отождествляются рядом исследователей, с аланами (Ждановский 1984: 95).

По мнению некоторых ученых, например, А.М. Ждановского, этот могильник Золотое кладбище принадлежал военной аристократии (Ждановский, там же), хотя этническая принадлежность его спорна.

Возможно, что и в нашем случае было совершено захоронение знатного человека, возможно, воина, исключительное социальное положение которого обусловлено появлением отличного от остальных погребального сооружения – кургана. Последнее допускает сармато-аланское происхождение умершего.

Рис. 9. Положение умерших: п – подбойные могилы, гр – грунтовые могилы.

 

Тризна. Кенотаф. На территории могильника, кроме того, обнаружена небольшая яма размером 0,60 × 0,50 м, вырытая в материке, глубиной 0,25 м, которую исследователи считали тризной. В ее заполнении обнаружены: стеклянный кубок, три лепные чаши, кухонный горшок. Из сосудов, найденных в «тризне», сохранился кухонный горшок и лепная миска. Кроме того, в яме были фрагменты битых сосудов. Горшок представляет собой типичный сарматский сосуд. Место расположения «тризны» среди могил IV в. н.э. позволяет отнести ее к тому же времени.

В 1967 г. между склепами 18 и 16 было открыто углубление неопределенной формы – кенотаф. Примерные размеры его 1 × 1,5 м. Он был заполнен разнообразными сосудами, среди них – типичные образцы черняховской гончарной керамики (см. ниже), стеклянный кубок с каплями синего стекла, что позволяет датировать кенотаф не ранее конца IV в. н.э.

Кенотафы широко практиковались разными народами. В Греции они известны со времен Гомера, сооружали кенотафы римляне, известны они и в древней Руси (Мерперт 1951: 228).

Подобные кенотафы с сосудами, заполненными жертвенной пищей и питьем, неоднократно встречались на черняховских могильниках. Исследователи считают, что традиция устройства кенотафов у черняховских племен имела местные корни (Винокур 1979: 114, 126).

Очевидно, с притоком черняховского населения в Северное Причерноморье эта традиция была занесена и в Юго-Западный Крым.

Возникновение на некрополе кенотафа, символически заменяющего погребение человека, погибшего или умершего вдали от родственников, кенотафа, наполненного сосудами черняховского типа, представляет собой объект сосредоточения символов этой культуры.

Известно, что погребения черняховцев на разных террияториях, отличаются сравнительной бедностью и монотонностью погребального инвентаря. В таком случае данный кенотаф, насчитывающий 12 сосудов, в том числе 8 типичных для черняховской культуры, может свидетельствовать о значимости лица, во имя которого он был сооружен.

Даже при всей условности интерпретации этого объекта нельзя не признать, что он вобрал в себя большинство найденных на могильнике атрибутов материальной культуры черняховцев, так как в могилах встречено всего шесть гончарных сосудов черняховского типа.⁵

Погребальный обряд

Погребальный обряд отражает идеологические представления определенного этноса. Погребальная практика включает в себя соблюдение правил и норм, имеющих традиции, присущие данному этносу и им сохраняемые.

Миграция различных племен и народов в Северное Причерноморье способствовала появлению разнообразных обрядов, уже сформировавшихся в результате этнокультурного синкретизма. И здесь погребальная практика пришельцев столкнулась с устойчивыми древними традициями аборигенов, что вместе с тем должно было привести и привело в конечном итоге к возникновению элементов погребального обряда с преобладанием норм того этноса, который имел более мощный культурный потенциал и более устойчивые традиции, даже если он был малочисленным.

Могильник «Севастопольский» функционировал длительное время – с конца I до начала V вв. н.э. Произошедшие за это время этнические и религиозные изменения влияли на изменения обрядовых норм, к рассмотрению которых мы перейдем сначала на примере ингумации.

В подавляющем большинстве случаев в могилах было совершено по одному погребению в подбое или в грунтовой могиле. Но встречались и коллективные захоронения по 2, 3 и даже по 6 человек. В подбойной могиле №17 в ногах у женщины друг на друге лежали двое детей, один головой на ЮВ, другой – на СЗ.

Погребение младенцев в ногах матери считается типичным сарматским признаком погребального обряда. Он зафиксирован и в позднескифских могильниках Крыма (Богданова 1982: 35) и в некрополе Херсонеса (12 случаев) (Зубарь 1982: 42), что объясняется сарматским влиянием.

Могила №8 имела два подбоя, в одном из них («А») было совершено 5 погребений: 2 взрослых и 3 детей. В могиле 39 в двух подбоях открыты также коллективные захоронения: в подбое «а» – 2 взрослых и одного ребенка, в подбое «б» – одного взрослого и одного ребенка. Третий ребенок погребен во входной яме. Здесь мы сталкиваемся с редким обрядом – захоронения во входной яме. Таких случаев зафиксировано несколько. В м. 161 и в подбое, и во входной яме было по одному погребенному. Причем погребенная в подбое (по-видимому, женщина, судя по инвентарю) лежала на спине, головой на ЮВ, при ней был кувшин, стеклянный бальзамарий, пряслице, фибула, тогда как при погребенной в могильной яме обнаружено всего три бусины. Череп последней был деформирован. Не исключено, что здесь захоронили сарматскую служанку или рабыню. Позднее над ней поместили амфору с умершим младенцем.

В м. 48 захоронили трех умерших – взрослого в подбое, а двух детей – одного на другом

во входной яме. Подобный обряд мы встречаем и в м. 65: в подбое было совершено два погребения подростков, один из них лежал скорченно, а во входной яме прослежены останки ребенка. В м. 127 в подбое совершили погребение ребенка, а во входной яме поместили амфору с младенцем.

 

Таблица А. Ориентация умерших по количеству и в процентах.

Как исключение такие двойные захоронения засвидетельствованы на могильнике Каборга IV (Магомедов 1979: 37), обычно же для погребения использовался подбой. Парные погребения отмечены в 8 случаях. Перечисленные коллективные захоронения одновременны и могут рассматриваться как принадлежащие членам одной семьи. Единовременное захоронение в одной могиле взрослых и детей – характерная черта средних позднесарматских погребений (Шилов 1959: 456, 492).

Коллективными были захоронения и в склепах, но последние все без исключения разграблены, костяки не сохранились, и мы лишены возможности судить о количестве погребенных.

К сожалению, не всегда сохранность костяка позволяла установить позу погребенного. Иногда она определялась только по отдельным костям, зубам или инвентарю. Вместе с тем в 110 случаях удалось проследить положение костяков на спине с вытянутыми конечностями. В 3-х случаях (м. 65, 213 и 264) ноги были скрещены в ступнях (здесь и далее см. рис. 9), в м. 292 ноги оказались стиснутыми.

В семи случаях зафиксировано положение обеих рук на кости таза, в девяти могилах у погребенных либо левая, либо правая рука лежала на тазовых костях. Могилы, в которых зафиксировано вышеуказанное положение рук, датируются II–III, III и III–IV вв. н.э.

Причем совершенно очевидно, что этот обряд возрастает к III–IV вв. н.э.. Даже сравнительно небольшое количество погребенных, положение которых удалось установить, это демонстрирует. Если во II–III вв. наблюдается 5 случаев отклонений от вытянутой позы, то в III–IV вв. – уже 16.

Нет сомнения в том, что этот обряд у местного населения связан с сарматской традицией, т.к. он неоднократно зафиксирован в савроматских и сарматских погребениях Нижнего Поволжья (Смирнов 1959: 316). Вместе с продвижением сарматов на Запад этот обычай пришел и в Северное Причерноморье, где получил распространение особенно в I–II вв. н.э. наряду с другими элементами сарматской культуры. Он наблюдается и у поздних скифов (Высотская 1994: 60, 61).

В четырех случаях в некрополе прослежено положение одной руки на груди. Эти погребения датируются II–III, III–IV вв. н.э.

В грунтовой могиле 218 на дне обнаружены обгоревшие кости умершего, положенного без вещей (при нем было всего 2 бусины). Обряд частичной кремации по своему происхождению очень древний. В Крыму он зафиксирован еще у тавров (Крис 1966: 77), а позднее получил распространение у поздних скифов. Как удалось проследить на примере Усть-Альминского некрополя, частичной кремации у поздних скифов подвергали привилегированных членов общества, сопровождая их на тот свет богатым и разнообразным инвентарем.

В могильнике «Совхоз-10» зафиксировано в 25 случаях скорченное положение умерших, из них 16 взрослых и 8 детей. Погребенные лежали либо на правом, либо на левом боку. В трех могилах умершие лежали на спине со слегка согнутыми ногами.

Из 287 могил определить положение костяка, пол и возраст (последнее всегда примерно) удалось в 214 случаях. Из них на долю детей (вместе с подростками до 15-16 лет) приходится 69% погребенных, 17,3% составляют женщины, 7,5% – мужчины, в остальных случаях пол и возраст определить не представлялось возможным. Таким образом, преобладающее количество подбойных и грунтовых могил было сооружено для погребения детей. К этому еще нужно прибавить несколько могил, где лежали женщины вместе с двумя или тремя детьми. В двух могилах (№17 и 39) на груди у женщин лежали в скорченном положении маленькие дети.

По-видимому, все детские захоронения в скорченном положении не связаны с религиозными, этническими, социальными или какими-то еще мотивами такого обряда. Среди прочих скорченников – 11 женщин, 5 мужчин, в остальных случаях пол не установлен. Из этого числа взрослых у восьми в скорченном положении находились лишь ноги.

В скорченном положении умерших хоронили в некрополе Совхоз-10 на протяжении длительного времени. Детей – в I–II вв. н.э. (2 случая), во II–III вв. (тоже 2) и III–IV вв. н.э. (4 случая). Большинство могил, где были обнаружены взрослые, погребенные в таком положении, датируется III–IV вв. н.э. В четырех могилах не было вещей.

В подбойной могиле №2 женщину, лежавшую скорченно на левом боку с руками, подогнутыми к лицу, сопровождал довольно обильный и дорогой инвентарь, в том числе золотая подвеска, серебряная фибула, серьги, стеклянная и краснолаковая посуда и т.д. Т.е. инвентарь, позволяющий судить о сравнительно высоком имущественном положении умершей. В подбойной могиле №3 среди инвентаря, сопровождающего женщину, положенную скорченно на правом боку, были 2 браслета со змеиными головками на концах, разнообразные подвески.

Имущественное состояние других погребенных в таком положении нельзя считать богатым.

Но некоторые особенности в обряде их захоронений наблюдались. Так, в грунтовой могиле №47, где предположительно находилась в скорченном положении женщина (костяк плохой сохранности), продольные стенки могилы были обложены мергелевыми плитами, поставленными на ребро (С.Ф. Стржелецкий отнес это сооружение к каменным ящикам), вместе с умершей находилось 5 сосудов, а одна из краснолаковых чашек лежала вверх дном (об этом обряде речь пойдет ниже).

По своему происхождению скорченное положение покойников уходит в далекое прошлое. В древнейшие времена погребенных таким образом, по-видимому, стремились обезвредить и лишить силы.

Позднее, очевидно, появились какие-то иные мотивы для совершения подобных захоронений. Исследователи оценивают их неоднозначно. Одни связывают скорченников с определенным ритуалом (Литвинский 1972: 105), другие (и таких большинство) – с определенным этносом (Богданова 1982: 36).

Н.В. Пятышева скорченников, даже позднего времени, относила к таврам, полагая, что таврские обычаи в Крыму доживают до IV–VI вв. н.э. (1967: 183). В.М. Зубарь, вслед за В.И. Кадеевым, скорченные погребения херсонесского некрополя первых веков нашей эры связывает с сарматами (1982: 41).⁶

Однако для сарматов Нижнего Поволжья и Приуралья характерно, как правило, вытянутое положение на спине, а скорченники представляют исключение (Смирнов 1959: 316; 1975: 35; Шилов 1959: 429; Синицын 1960: 163).

Единичные скорченные костяки в черняховских могильниках некоторые исследователи также пытаются объяснить сарматским влиянием (Брайчевский 1960: 145) или кочевников вообще (Федоров 1958: 236; 1960: 293). У ранних кочевников, как правило, в скорченном положении хоронили бедняков (Плетнева 1967: 76), т.е. такие погребения приобрели социальный характер.

Д.Б. Шелов полагал, что определить генезис таких захоронений, например, в танаисском некрополе пока не представляется возможным, т.к. эта особенность погребального обряда была воспринята многими племенами, населявшими степи юга СССР в период раннего железа (Шелов 1972: 236).

По-видимому, в каждой этнической среде были свои мотивы для совершения подобных погребений. В нашем некрополе такие захоронения скорее связаны с социальным положением умерших.

Отсюда погребения одних – без вещей, других с большим количеством инвентаря. Последние захоронения возможно объяснить каким-то особым положением в обществе этих людей. Они могли быть наделены определенными функциями, имеющими отношение к религиозным обрядам и т.д.

В этой связи любопытно отметить, что скорченники в Заветнинском некрополе – самые богатые захоронения (Богданова 1982: 36). В инвентаре, их сопровождающем, – курильницы, уголь, краска, зеркало, куски серы, атрибуты каких-то ритуалов.

В двух случаях у погребенных были деформированы черепа. В могиле №222 была погребена женщина лет 40-45. Она лежала на спине со скорченными ногами. Вещей не было. В могиле 161 погребенная с деформированным черепом (о которой мы упоминаем выше) тоже не имела вещей, всего 3 бусины. Как известно, обычай деформировать черепа получил широкое распространение у поздних сарматов (Гинзбург 1959: 572; Шилов 1959: 492) и в Крыму появился под их влиянием.

Обратимся теперь к ориентации погребенных. Господствующим за весь период функционирования могильника было юго-восточное направление, ему принадлежит 85,3%.

Как видно из табл. А, вместе с увеличением количества погребений возрастало и число погребенных, положенных головой на юго-восток.

Южная ориентация погребенных была одним из характерных признаков прохоровского и сусловского этапов сарматской культуры (Смирнов 1952: 201, 202). Она господствовала как в Нижнем Поволжье (Шилов 1959: 458), так и Предуралье (Смирнов 1975: 161).

В херсонесском некрополе южная ориентация костяка отмечена в погребении (№1673) с деформированным черепом (Цветаева 1951: 74).

Юго-восточное направление господствует на позднескифском Усть-Альминском могильнике. Южная ориентация характерна также для могильников Скалистое II и III, Бельбек I, II, III (Богданова 1982: 35).

На втором месте северо-западное направление, ему принадлежит 5,9%. Это единичные погребения, датированные I–III вв. н.э. Еще меньшим количеством представлено северо-восточное направление – 9 костяков (3,7%).

Сарматы Поволжья во II–IV вв. н.э. большинство своих умерших клали головой на север с небольшими отклонениями на запад и восток.

Но наряду с этим новым направлением, как отмечают исследователи, примерно у 25% погребенных сохраняется южная ориентация (Шилов 1959: 458).

Северная ориентация с сезонными отклонениями типична для черняховских могильников (Магомедов 1979: 53; Сымонович 1979: 111; Винокур 1979: 125), что объясняется обычно сарматским влиянием.

В четырех случаях в нашем некрополе погребенные лежали головами на восток. Такая ориентация господствовала в античных некрополях Северного Причерноморья, в том числе в Херсонесе (Зубарь 1982: 43) и связывается с греческой традицией. Однако в подбойной могиле 65 могильника «Совхоз-10» погребенный лежал на спине, головой на восток, со скрещенными ногами, правая рука его была согнута в локте и положена на тазовые кости. Погребение датируется II–III вв. н.э. Перед нами, видимо, смешение погребальных традиций греков и сарматов.

По одному погребенному лежали на юго-запад, север и запад-юго-запад.

Итак, в некрополе устойчиво сохраняется одно юго-восточное направление. Казалось бы, такое постоянство можно объяснить господством на данной территории одной этнически однородной группы населения. Но, поскольку этого не было, подобное явление, очевидно, связано с преобладанием одного потенциально более сильного этноса.

В одном случае (подбойная могила №60) погребенная (девочка лет 9-10) лежала на подстилке из камыша.

У сарматов и савроматов в погребальном обряде отмечаются самые разнообразные подстилки из травы, кошмы, ткани, жердей, луба (Граков 1947: 104, 105). К.Ф. Смирнов объясняет это стремлением – изолировать покойника от непосредственного соприкосновения с землей (Смирнов1964: 254). Камка, травы и иные растительные подстилки использовались в танаисском некрополе. Д.Б.Шелов полагал, что употребление в погребениях камки танаисскими греками можно объяснить отражением черт синдо-меотского погребального обряда (Шелов 1972: 235).

Эти подстилки были распространены и в Кыз-Аульском некрополе (Гайдукевич 1959: 195, 198). Возможно, подстилка из камыша в нашем случае связана с сарматским или, точнее, меото-сарматским влиянием на местное население.

В грунтовой могиле №20 погребение (2 половина III в. н.э.) было совершено в каменном ящике, а дно могилы покрыто на 5-6 см слоем древесного угля.

Культ огня был очень популярен у сарматов и, в особенности, у савроматов, в погребениях которых встречались угольки и зола, ссыпанные кучами, ими посыпали дно могилы, иногда угольки попадали в засыпь могилы от погребального костра (Смирнов 1964: 96 и сл.). Есть все основания и обряд погребения в м. 20 связать с сарматским ритуалом – поклонением огню.

В подбойной могиле 61 (III в. н.э.) череп умершего лежал на тонкой каменной плитке. Камни под черепом обнаружены в подбойной могиле 74 (конец III в.). Обычай класть подставки под череп – камни или миски – характерен для меотов Прикубанья (Смирнов 1949: 91). Встречается он и у сарматов Поволжья. Так, в одном погребении череп покоился на роговой подставке (Шилов 1959: 456).

Почти в каждом погребении находился лепной или краснолаковый сосуд. Закономерности в размещении посуды не наблюдается: она стояла либо за головой (блюдо, кувшин), либо в ногах, либо у бедренных костей. В некоторых погребениях количество сосудов доходило до 6 (№55) или даже 7 экземпляров (м. №197).

В нескольких случаях сосуды были перевернуты вверх дном. В м. 11 под перевернутой лепной чашкой находилось 2 куриных яйца, в могиле 47 лепной горшок накрывала перевернутая вверх дном краснолаковая чашка. В грунтовой могиле 117 под перевернутой краснолаковой чашкой находилось куриное яйцо, в м. 260 куриное яйцо прикрывала перевернутая лепная чашка, в м. №2 под краснолаковым кубком лежала фибула. В подбойной могиле 90 под краснолаковой чашкой находился бронзовый браслет со змеиными головками на концах. А в могиле 122 стояло два краснолаковых блюда, одно из них поставлено вверх дном.

Обряд помещения в могилу перевернутых вверх дном сосудов получил распространение у меотов Прикубанья, в погребениях которых, как правило, лежала миска, перевернутая вверх дном (Анфимов 1973: 109). Встречается он и у Нижнего Дона (Мыськов, Сергацков 1994: 179) и Предуралья. В одной из могил на Илеке шаровидная чашечка лежала вверх дном, а под ней находился астрагал. В другом случае блюдо-поднос из рога оленя лежало вверх дном, а под ним помещались кости барана и железный нож (Смирнов 1975: 24, 145). Найдены перевернутые вверх дном сосуды в могильниках зарубинецкой культуры (Славяне... 1990: 44). В черняховских некрополях встречаются горшки с трупосожжением, поставленные в могилы вверх дном (Смиленко 1979: рис. 7; Винокур 1967: 157), но в таком случае этот обряд мог быть следствием влияния пшеворской культуры, в погребениях которой изредка встречаются урны, перевернутые вверх дном.

Переворачивание вещей: лавок, одежды, стульев, саней, телег, посуды – зафиксировано этнографами в славянском погребальном обряде (Толстой 1990: 126). Он рассматривается в одном ряду с ритуальным битьем посуды, в конечном итоге направлен на защиту живых от смерти и скверны.

В 26 случаях в некрополе отмечено помещение одного сосуда в другой. Чаще всего краснолаковая чашка или лепной кубок стояли на краснолаковом блюде. В м. 75 в лепном горшке находился лепной кубок и т.д.

При этом нужно отметить, что подобный обряд в погребениях I–II вв. н.э. встречается как исключение (зафиксирован лишь четыре раза), в основном, он характерен для IV в. н.э.

Обряд помещения сосуда в сосуд типичен для меотов Прикубанья, откуда, по-видимому, он пришел в юго-западный Крым (Гущина 1967: 45; Веймарн 1963: 24); встречается он на Боспоре (Гайдукевич 1959: 192, 194) и у черняховцев, где обычно стеклянный кубок вложен внутрь глиняного горшка (Федоров 1960: 262), что, по мнению исследователей, объясняется бережным отношением к хрупким стеклянным сосудам.

А у черняховских племен Посулья известен обычай помещать рядом с горшком, где находился прах умершего, два или три сосуда, вставленные один в другой (Березовец, Петров 1960: 98).

Посуда – атрибут повседневной жизни человека – в погребальной практике играла определенную ритуальную роль.

Этнографические параллели свидтельствуют о том, что у некоторых народов (например, у румын) сосуд перевертывали вверх дном для того, чтобы злые волшебницы не могли мыться из него и потом наводить порчу. Перевернутая посуда обладала определенной магической силой. Если перевернуть наполненный чем-нибудь сосуд, то это означает возвращение земле взятого у нее и т.д. (Свешникова, Цивьян 1979: 161 сл.).

В качестве напутственной пищи чаще всего в некрополе использовали яйца (около 50 случаев), куски курицы (встречаются куриные кости, в одном случае кости от целой курицы), кости крупного скота (коровы), кости свиньи. Явное преобладание в заупокойной пище птичьих костей, птичьего мяса над мясом животных, видимо, не случайно. Находки птичьих костей в погребениях – явление широко распространенное, они встречаются начиная с позднего латена и в римское время, ибо птицы у многих народов связывались с различными верованиями. Они играли важную роль в индоевропейской и индоиранской мифологии.

Петуху отводилась большая роль в верованиях, относящихся к загробному миру. У некоторых народов он – проводник душ на тот свет (Никитина 1974: 87). Возможно, с каким-то магическим представлением связана птичья заупокойная трапеза и в данном случае.

Почти в центре склепа №19 на полу, на небольшой земляной подсыпке, обнаружен скелет козла (?), лежащего в правильном анатомическом порядке. Обряд умерщвления животных очень древний по своему происхождению, он прошел через тотемические представления, через промысловый культ, попал в обряды различных божеств и аграрных культов (Соколова 1972: 187).

Число этнографических аналогий огромно, что свидетельствует об общечеловеческих корнях ритуала сохранения животного (Петрухин 1974: 33, 38).

И именно козел чаще всего ассоциировался с божеством плодородия, с понятием счастья и изобилия (Литвинский 1981: 110).

В данном случае для нас представляет интерес почитание козла у древних народов Северного Кавказа. Адыги, например, козу приносили в жертву во время похорон, на торжествах, празднествах и свадьбах (Шортанов 1978: 132, 133).

Остатки мясной пищи и, прежде всего, мяса крупных животных в данном случае (в 12 погребениях) можно отнести за счет влияния сарматского погребального обряда (Архипов 1978: 179). Яйца клали в погребение иногда по 3 и 4 штуки (м. 219, 253), но чаще по одному или по два. Обычно они лежали в краснолаковой миске и даже в стеклянных сосудах.

Находки яиц в греческих погребениях Северного Причерноморья (число их в отдельных случаях достигает 20) (Корпусова 1983: 30) исследователи связывают с орфическим культом, яйца – атрибут хтонических божеств (Кастанаян 1959: 267 сл.). Кроме того, яйца могли иметь апотропеическую силу.

Вероятно, в местной этнической среде, вполне понятно, далекой от орфического учения, если учесть, что большинство погребений, где найдены яйца и яичная скорлупа, датируются III–IV вв. н.э., яйца – прежде всего, блюдо заупокойной трапезы, по-видимому, наделенной вместе с тем и апотропеическими признаками, особенно в тех случаях, когда они накрыты сосудом (м. №11, 260).

Яйца, яичная скорлупа нередко встречаются в погребениях черняховской культуры (Магомедов 1979: 42, 55), в синхронных могильниках Крыма (Лобода 1977: 242).

В м. 253 в качестве заупокойной пищи лежали 4 грецких ореха. Подобные подношения умершим изредка встречаются как в греческих некрополях, так и в более поздних варварских (Гайдукевич 1959: 192; Лобода 1977: 246; Орлов 1987: 130). В м. 254 в лепном кубке обнаружено семечко арбуза или дыни. В м. 166 в краснолаковом блюде вместе с 3 куриными яйцами лежали рыбьи кости. Рыбьи кости встречены и в грунтовой м. 262.

Со временем число погребений с заупокойной пищей возросло – в могилах, которые датируются I–II вв. н.э., она почти не встречается. Яйца и кости животных обнаружены преимущественно в погребениях III–IV вв.

Как мы говорили выше, склепы относятся к последнему, заключительному этапу функционирования могильника, когда уже исчез обряд кремации. Все без исключения склепы разграблены. Судить об обряде погребения в них невозможно. Инвентарь, обнаруженный в них: краснолаковая и стеклянная посуда, пряжки, фибулы, бусы – позволяет датировать склепы суммарно IV–V вв. н.э.

В дромосе склепа №10 на подсыпке обнаружены кости лошади с подогнутыми ногами. Головы не было. Под останками животного лежали фрагменты амфоры и стеклянного сосуда. В склепе найдено краснолаковое блюдо и глубокая краснолаковая миска, которые датируются IV–V вв. н.э. Следовательно, захоронение коня было совершено не ранее этого времени.

Это единственный случай конского захоронения на некрополе.

Погребения коней рядом с могилой неоднократно зафиксированы на Боспоре (Пантикапей), на позднескифских некрополях (помимо разрозненных костей – атрибутов тризны) (Богданова 1982: 37, 38). На Усть-Альминском некрополе целые скелеты коней с подогнутыми ногами лежали среди погребальных сооружений кладбища. Значительно реже встречаются конские захоронения в одной могиле с умершим. Такое погребение II–III вв. н.э. открыто в некрополе Неаполя скифского (Сымонович 1983: 71). Известны они на Боспоре, в частности в Илурате (Гайдукевич 1958: 140).

А.А. Масленников, относя захоронения коней в погребальных камерах Боспора к раннеаланскому обряду, предполагает, что в пограничных городах, каким был Илурат, могли расселиться осевшие на Боспоре воины аланских дружин (Масленников 1990: 39, сн. 192). Вполне возможно, с аланским дружинником и связано погребение коня в дромосе склепа №10.

 

Рис. 10. Амфоры близ каменных ящиков XIV и XVI.

Случаи захоронения частей туши коня близ черкесских кладбищ V в. н.э. (Минаева 1956: 259, 260) свидетельствуют о том, что конь издавна почитался у аланов Северного Кавказа. Широко развитый культ коня на Северном Кавказе, по мнению некоторых исследователей, был занесен сюда иранцами (Кузьмина 1977: 43). Древний культ коня прослеживается как в фольклоре, так и в быту осетин, где конские черепа использовались в магических целях до недавнего времени (Афанасьев 1976: 128), а посвящение покойнику коня бытует по сей день.

У многих древних народов конь – животное, посвященное богу солнца (Iллiнська 1963: 55).

Жертвоприношение коня на похоронах иногда совершалось не только с целью гарантировать умершему легкий путь в потусторонний мир, но и передать ему силы, свойственные коню (Вайткунскене 1990: 202).

Наконец, надо рассмотреть еще один обряд погребений.

В некрополе обнаружены амфоры с детскими захоронениями, они открыты в подбойных (10) и грунтовых могилах (10). В четырех случаях в амфоре было по два младенца. Все умершие лежали головой к горловине сосуда.

Примечательно, что в грунтовых могилах, датированных I–II вв. н.э., амфоры лежали горловинами на СЗ, а в могилах более позднего времени, в том числе во всех подбойных, – только на ЮВ. С одной стороны, в этом проявился религиозный синкретизм (сохранение обряда погребения младенцев в амфорах, но захоронение их, главным образом, в подбойных могилах), с другой – постепенный отход от прежней СВ и СЗ ориентации и почти исключительная замена ее ориентацией на ЮВ.

В подбойной могиле 87 в амфоре обнаружено два захоронения: взрослый погребен по

обряду трупосожжения, ребенок – на его останках по обряду ингумации. Этот случай красноречиво подтверждает сосуществование одновременно в некрополе биритуального обряда погребений. Могила 87 интересна еще и тем, что после захоронения младенца в амфоре входную яму засыпали землей, а затем в ней был погребен мужчина без вещей.

В м. 127 и 161, наоборот, в подбоях открыты погребения взрослых, а во входных ямах – амфоры с останками младенцев.

Внутри амфор, горловины которых обычно закрывались краснолаковой или лепной чашкой или каменной пробкой, находились предметы, сопровождающие младенца: бусы, сосуды, перстни, бронзовый колокольчик и т.п. В отдельных случаях и снаружи возле амфоры стояли краснолаковые кувшинчики.

 

Рис. 11. Урны, закопанные в вертикальном положении.

  В грунтовой могиле 151 поперек ее продольной оси было сделано специальное углубление, и в нем лежали параллельно две амфоры горловинами на ЮВ, а рядом с ними стояли: краснолаковый кувшинчик, краснолаковая чашка. Для того чтобы поместить младенца в амфору, обычно вырезали боковину сосуда, совершали погребение и вновь этим же куском его закрывали.

Обычай хоронить младенцев в сосудах, несомненно, связан с греческой погребальной традицией (Шилов 1961: 88). Хотя в Северном Причерноморье он не получил развития, чаще такие погребения встречаются на азиатской стороне Боспора (Фанагория, Кепы). Случаи погребения младенцев в сосудах в некрополе Танаиса Д.Б. Шелов объяснял связью танаитов с азиатским Боспором (Шелов 1972: 232).

Подобные погребения, как исключение, встречаются в позднескифских могильниках (Богданова 1989: 24; Пуздровский 1992: 188; 1987: 205 cл.), что свидетельствует о влиянии античной культуры на местное население.

На территории некрополя могилы с амфорами не группируются, они разбросаны в разных местах. Вместе с тем надо признать, что этот обряд не получил массового распространения (всего 20 амфор), но держался он довольно долго: грунтовая могила 126, где лежала амфора с погребением младенца, датируется концом III в. н.э.

 

Кремация

Как мы уже говорили в начале данной главы, на некрополе обряд кремации в какие-то периоды превалировал над ингумацией и в целом играл весьма важную роль в погребальной практике.⁷

Умерших сжигали на стороне – никаких следов погребального костра на территории могильника не зафиксировано. С.Ф. Стржелецкий предполагал, что сожжение могло происходить в печах, открытых в 2 км от могильника, на западной стороне г. Сахарная Головка. В этих печах отсутствовал керамический брак, но было очень много пепла. Существовало несколько способов погребения праха умершего, но главное, что следует отметить – безурновых погребений нет.

 

Рис. 12. Каменные ящики I - VII

Всего открыто в абсолютном цифровом выражении 562 урны, в том числе 357 урн найдено в поле, 9 было в подбойной могиле, 32 – в отдельной яме, 107 обнаружено в каменных ящиках, в них же было 55 оссуариев, 2 оссуария найдены в поле.⁸

В качестве урн использовались, прежде всего, амфоры (им принадлежит 47,7% урн), на втором месте лепные сосуды – кувшины и горшки (22,8%), на третьем – краснолаковые сосуды – горшки и кувшины (12,8%), на четвертом – оссуарии (11,2%) и, наконец, гончарные сосуды (5,5%).

Урны закрывались краснолаковыми мисками или конусовидными чашками, иногда обломками лепных горшков (урна 118, 142) или амфор (урна 227).

В отдельных случаях крышками служили лепные сосуды (урны 51, 71, 75, 147), крышкой амфоры мог быть краснолаковый кубок (урна 203) или глиняная крышка в виде шапочки петас (урна 42). Лепные урны накрывались и лепными мисками, и краснолаковыми сосудами. Встречаются урны без крышек.

В крышки урны иногда помещали заупокойную пищу.

Даже большие урны (амфоры) заполнялись пеплом и пережженными костями лишь в нижней части сосуда. Однако многие урны служили для одновременного погребения праха нескольких индивидов, чаще всего взрослого и ребенка (вероятнее всего, это были мать и дитя). Иногда отмечен прах трех человек: двух взрослых и одного ребенка; один раз зафиксирован прах пяти человек – 3 взрослых и двух детей (ящик VII, урна 10). Прах одиночных индивидов всегда принадлежал взрослым. Кости смешивались, кости черепа, как правило, складывались поверх остальных.

Инвентарь, обнаруженный в урнах, очень скуден, часть его сжигали вместе с умершим (встречались оплавленные бусы, стеклянные и металлические предметы), часть помещали в урны вместе с прахом. Иногда заупокойная пища (по-видимому, мясная) подвергалась кремации. Самыми распространенными предметами, найденными в урне, были стеклянные бальзамарии и флаконы. В некоторых урнах (71, 72, 201 и др.) их встречено по два. Возможно, это связано с тем, что в урне находился прах не менее двух умерших.⁹ Встречены также обломки и целые фибулы (урны 142, 126, 158 и др.), пряслица (урны 117, 137, 148), железные ножи (урны 87, 137), бусы (урны 87, 149 и др.).

В урнах 108, 234, 371 обнаружены фрагменты золотой фольги. В нескольких урнах (98, 234 и 375) встречены обгоревшие камушки. Заметим, что мелкие камушки известны и в черняховских погребениях (Никитина 1985: 84). Помещали их в урны, несомненно, с ритуальными целями.

 

Рис. 13. Каменный ящик XIX. Лепная сарматская урна сверху.

 

  Рис. 14. Каменные ящики некрополя II, IV, V, XIV.

  Самой богатой и единственной в этом роде оказалась урна 356 – лепной кувшин (плохой сохранности, до нас не дошел), в нем было много предметов: краснолаковый кубок – очевидно, крышка; прекрасной сохранности бронзовая лучковая фибула, бронзовая амулетница, бронзовая пряжка, фрагмент ключа от шкатулки, бронзовая ажурная подвеска, железный нож, кусок железа, подвеска-шишечка, обломки бронзовых браслетов, игла, шило, и самое интересное – железная мотыга (табл. 52: 40). По краснолаковому кубку и фибуле урна датируется III в. н.э. В одном случае внутри урны (№105) обнаружена яичная скорлупа, а в урне 98 найден комок сырой глины. Рядом с урнами вещей, как правило, не размещали. Исключением может быть лишь урна 150 – лепной горшок, в засыпи рядом с ним встречен каменный оселок, и урна 240а, рядом с которой стоял краснолаковый кувшин.

Вместе с тем немало открыто урн не содержащих никакого инвентаря, среди них и амфоры – их больше (258 – 266 и др.), и лепные сосуды (289, 348, 359).

Перейдем теперь к рассмотрению способа захоронения урн.

Урны в поле – т.е. размещенные на территории кладбища без специально вырытых ям, они были закопаны на небольшую глубину – не более 30-40 см. Таких урн большинство, значительная часть из них повреждена при распашке, часть не сохранилась по другим причинам. Некоторые урны (№14, 16, 115, 140 и др.) были обложены камнями. Урна №15 обложена крупными обломками амфор и лепного кувшина.

В отличие от урн, открытых на черняховских могильниках, подавляющее большинство сосудов с прахом умерших в данном некрополе лежало на боку (рис. 10). По-видимому, в большинстве случаев это можно объяснить размерами сосудов (амфоры) – их труднее вкопать в землю в вертикальном положении, проще засыпать землей лежащую амфору. Лишь в отдельных случаях амфоры были закопаны вертикально. В таком же положении стояли краснолаковые кувшины (урна 128) и краснолаковые горшки (99 и 345), значительно чаще в вертикальном положении помещали лепные горшки и кувшины. Таковы урны 113, 130, 131, 158 и др. (рис. 11) (всего 12 урн).

Как мы говорили выше, урны были положены несколькими рядами, которые группируются в центральной части могильника.

Они лежали горловинами на ЮВ или ВЮВ, т.е. в том же направлении, что и большинство ингумированных. Примечательно, что почти все погребальные урны Харакса также лежали горловинами на ЮВ (Блаватский 1951: 270 сл.). Однако в нашем случае встречается и другая ориентация: 18 урн помещены горловинами на В, 5 – на СЗ, 6 – на СВ, 6 – на Ю, 7 – на ЮЗ.

Урны в отдельных ямах. Таких урн зафиксировано всего три, две из них (154 и 354) располагались в небольших округлых ямках, а урна 351 – в прямоугольной яме.

Возможно, таких ям для урн было значительно больше, но не всегда их удалось проследить, как это бывает и на черняховских кладбищах (Кравченко 1967: 81).

Вертикально стоящая урна 140 вокруг горла и плечиков была обложена камнями.

Ямы с урнами. В юго-восточной части могильника (кв. 3Б) находилась довольно большая яма, заполненная в два слоя урнами: в нижнем их было 21, в верхнем – 11. Яма сооружена в два приема. Первоначальные ее размеры – 1,70×1,50 м. Стенки понизу были обложены плоскими необработанными плитами, а сверху бутом. Позднее яму удлинили в северо-восточном направлении, она стала овальной, вытянутой с СВ на ЮЗ размером 3,10×1,80 м. В нижнем ряду сохранилось 18 урн. Все они лежали горловинами на СВ и В, за исключением урны 371 (амфора), положенной горлом на ЮЗ. Урны верхнего слоя почти все лежали горловинами на север, лишь урна 363 (лепной кувшин) – горлом на восток. Всего в яме открыто 25 амфор, 3 краснолаковых горшка, один – горшок красноглиняный, два лепных горшка и один лепной кувшин.

В нижнем слое в четырех урнах обнаружены обломки деталей замков шкатулок (видимо, сами шкатулки были сожжены вместе с умершими), в девяти урнах найдены стеклянные бальзамарии, в урнах 328 и 365 – по два бальзамария (от одного сохранилось только горло), в восьми урнах находилась яичная скорлупа – в урнах, открытых в поле, она встречалась всего один раз (урна 105). Кроме того, как мы говорили выше, в урне 371 были остатки золотой фольги, очевидно, от венка. В урнах 374 и 379 – обломки костяных пиксид и в нескольких урнах (366, 367, 376) сохранились фрагменты фибул.

Большинство урн нижнего ряда могут быть датированы по краснолаковой керамике, амфорам, бальзамариям, фибулам – II–III вв. н.э.

Верхний слой урн сохранился значительно хуже. Эти урны синхронны урнам нижнего слоя, но по инвентарю намного беднее. В урнах найдено лишь 4 бальзамария (в урне 338 их было два), железный нож и яичная скорлупа (урна 329).

Очевидно, яму с урнами надо рассматривать как усыпальницу нескольких поколений знатной и богатой семьи, сохраняющей свои особые, отличные от других сограждан традиции, отсюда северная и северо-восточная ориентация урн.

Яма с урнами была перекрыта 26 урнами, сильно поврежденными распашкой, судя по отчету, большинство из них не содержало никаких вещей. В урне 175 (амфора, не сохранилась) найден гончарный кувшинчик II–III вв., к III в. относится краснолаковый кубок с петлеобразной ручкой из урны 336 – он, вероятно, был использован в качестве крышки амфоры, ко 2-й половине III в. относится фрагмент краснолаковой чашки из урны 337 – тоже, видимо, крышка лепного кувшина.

Здесь мы снова сталкиваемся с многослойным характером захоронений, из которых верхний слой датируется второй половиной III в. н.э.

Захоронение урн в могилах. В одном случае, о чем речь шла выше, в подбойной могиле 89 открыто девять урн. Подбой был довольно большой: длина – 1,90 м, ширина – 1,20 м. Урны лежали поперек подбоя в два слоя горловинами на В. В нижнем их насчитывалось шесть, в верхнем три. Среди них один лепной горшок (урна 236), один краснолаковый (урна 239), остальные – амфоры.

Некоторые урны нижнего ряда (в частности, урну 232 – синопскую амфору и ее крышку – краснолаковую тарелку) можно датировать концом II в. – началом III в. н.э., остальные амфоры этого слоя относятся к III в. н.э. В урне 238 найден оплавленный бальзамарий, в урне 234 – обгорелая бусина, перегоревшие камушки и фрагмент золотой фольги.

Из урн верхнего слоя сохранилось две (235 и 236). Первая представлена амфорой редкого типа с широким горлом, высокой цилиндрической ножкой (см. раздел об амфорах). Крышкой ее служила краснолаковая коническая «самосская» чашка I в. н.э. В урне найден стеклянный бальзамарий конца II в. н.э., две смычковые бронзовые фибулы и фрагмент (нижняя часть) лепного горшка.

Урна 236 (лепной горшок) лежала на урнах 232 и 238, ее горло было закрыто краснолаковой «самосской» чашкой II в. н.э., помещенной дном вниз. Внутри находились четыре оплавленные бусины и железный предмет. Но здесь же обнаружен фрагмент краснолаковой чашки 2-й половины III в. н.э. Последнее обстоятельство позволяет сделать вывод, что крышками служили иногда довольно ранние краснолаковые сосуды. В целом же подбойную могилу 89 можно датировать концом II–III вв. н.э.

Наконец, еще один способ захоронения праха умерших – оссуарии, из них два (№54 и 134) открыты в поле, остальные помещены в каменные ящики.

Каменные ящики. Всего на некрополе обнаружено 30 каменных ящиков, содержащих 162 урны, в том числе 55 оссуариев.

Каменные ящики все разнятся по размерам, которые колеблятся в пределах (внутренние 130×70; 80×40 см) (рис. 14). Некоторые ящики (II, VII, XIV, XIX) сооружались в 2 и 3 приема (строительные периоды), как бы наращивались. В этом отношении показателен ящик VII (или I –VII – по полевой нумерации). Первоначально он был сложен из 4 крупных мергелевых плит, впущенных в материк на 5 – 10 см, имел размеры 50 × 85 см. Сверху его перекрывала каменная плита. После заполнения ящика урнами в два слоя северную плиту удалили и ящик удлинили небрежно обработанными более тонкими плитами. Его длина увеличилась до 1,90 м. В третий строительный период он был удлинен плитами разного размера и толщины и достиг 2,40 м (рис. 12).

Это самый большой каменный ящик некрополя. Семь погребений в урнах группировались вокруг ящика с юго-восточной стороны. Внутри ящика было 14 оссуариев и 17 различных урн с прахом умерших. Примечательно, что на крышке одного из оссуариев (урна 18) стоял изящный гончарный кувшинчик черняховского типа (см. ниже).

Этот ящик, также как и расположенные рядом с ним ящики VIII и IX, как мы говорили выше, составляют особую юго-восточную группу. Большинство из них было сложено из 4 крупных плит, сверху перекрывала большая плита. Некоторые из ящиков по размерам, способу сочленения плит (впритык) аналогичны таврским каменным ящикам, в частности ящикам, открытым в районе Гаспры (Крис 1981: рис. 12). В ящиках стояло по одной (ящик Х) и 2 – 5 урн. А в больших ящиках, как мы видели, до 24 урн (ящик VII). В ящике ХIХ было 12 урн, для того, чтобы поставить последнюю – сарматский сосуд со сферическим туловом, крышку одного из саркофагов сняли и бросили тут же. Сосуд закрыли краснолаковым кубком, а сверху лепной миской (рис. 13).

Наряду с примитивными, изготовлялись каменные ящики у которых плиты имели пазы для сочленения и вырубки для помещения покровной плиты (ящик ХХ).

Урны в ящиках разнообразны, среди них 35 лепных сосудов, 29 амфор, 30 краснолаковых сосудов, 13 гончарных и 55 оссуариев.

В оссуариях, также как и в других урнах, содержался прах иногда нескольких умерших, чаще одного взрослого и одного ребенка, или двух взрослых и одного ребенка, в одном случае (ящик VII – ур. 10) в оссуарии обнаружен прах трех взрослых и двух детей. К сожалению, такой подсчет производился только в 1954 г., в первый год раскопок некрополя, но даже исходя из этих, далеко не полных данных, можно думать, что оссуарии редко использовались для погребения одного человека (как, например, ящик VII, урна 20, урна 19, урна 21).

В оссуариях, как правило, собраны кости и пепел, угли отсеяны. Кости черепа обычно лежали сверху. Примечательно, что в оссуарии 19 из ящика VII череп имел следы деформации.

Помимо оссуариев в каменных ящиках обнаружены другие урны – амфоры, краснолаковые, гончарные кувшины и горшки, лепные сосуды (подробно о них см. ниже). В данной связи обратим внимание на то, что все лепные урны находят прототипы в сарматской лепной керамике Поволжья, Придонья, Северного Кавказа и Нижнего Дона. По стратиграфии – каменные ящики некрополя принадлежат к верхним погребениям. Они нигде не перекрыты более поздними захоронениями. Напротив, ящик ХХIII перекрывал м. 97 (III в. н.э.), ящик ХХIV располагался над м. 113, 115 (II–III вв. н.э.), ящик ХХVI – над м. 114, 115, 116 (II–III вв. н.э.) и т.д.

Уже на основании этих данных можно считать каменные ящики более поздними, чем другие погребальные сооружения могильника, открытые в его центральной части.

Захоронения в урнах и ящиках сопровождались небольшим количеством инвентаря, часть которого была уничтожена или пострадала при кремации.

Исключение составляет ящик I–VII. В нем была 31 урна, из них 14 оссуариев. В 9 оссуариях вещей не было, в 5 – по одному-два предмета и лишь в амфоре (урна 5) обнаружен многочисленный инвентарь, в том числе кольца (серебряное, бронзовое, железное), браслет бронзовый, фрагменты фибул, швейная игла, обломки сосудов и пр., а также херсонесская монета III в. н.э.

Очевидно, в ящике были умершие разного достатка, поэтому прах одних из них поместили в лепные сосуды (урны 1, 2, 14), не сопроводив его никакими предметами, тогда как в дорогостоящую урну – оссуарий 21 – положили бусы, серьгу, золотую нашивную бляшку.

Если рассматривать каменный ящик I–VII как усыпальницу одной семьи, то надо отметить, что по мере увеличения числа погребенных в нем возрастает количество оссуариев и уменьшается количество погребального инвентаря. Именно последние оссуарии вещей не содержали. Такую же картину мы наблюдаем и в других каменных ящиках некрополя: в оссуариях ящиков ХХI, XXIV, XXV, XXIX вещей нет. Видимо, родственники предпочитали хоронить прах умерших в дорогих саркофагах – оссуариях, но не класть в урну в таком случае никаких вещей.

По инвентарю (краснолаковой керамике, фибулам, монетам Гордиана III и херсонесской 2-й половины III в. н.э.) ящик I–VII можно датировать концом III – началом IV в. н.э.

Не все ящики одновременны. Каменный ящик ХIV по находкам краснолаковой керамики (урна 5 – 15) и монете Лициния-сына (326 г.) относится к первой четверти IV в. н.э.

В ящике ХХV было найдено две монеты Гордиана III (238 – 244 гг.) и Диоклетиана (284 – 305 гг.). Последний случай подтверждает правоту мнения А.К. Амброза, который полагал, что в крымских погребальных комплексах монетам первой половины IV в. н.э. часто сопуствуют монеты III в. н.э. (Амброз 1992: 13).

Поскольку каменные ящики представляют верхний слой некрополя, то они, наряду с более хрупкими урнами-амфорами, подверглись разрушению при распашке и в первую очередь, по-видимому, пострадали надгробные памятники, стоящие близ ящиков. Именно поэтому возле ящика ХI уцелело лишь основание для установки каменной стелы. Такое же основание размерами 28 × 35 см лежало у восточного края ящика I–VII.

Подводя итог нашим рассуждениям о каменных ящиках, нельзя не признать, что они должны были принадлежать более зажиточным, состоятельным гражданам, коль скоро на их создание требовалось больше труда и материальных затрат, ведь именно в них стояли самые дорогие урны – оссуарии, а возле некоторых ящиков возвышались каменные стелы.

В оссуариях, среди праха умерших, встречаются остатки заупокойной пищи – кости птиц, крупных и мелких животных, в том числе козы или овцы (ящик VII; ур. 19, 21 и др.), а также различные предметы, подвергнутые кремации: оплавленные бальзамарии, бусы, стеклянные сосуды. В оссуарии 21 – ящик VII встречена золотая нашивная бляшка, подтверждающая наше предположение о погребении в подобных урнах знатных и богатых людей.

Каменные ящики завершают собой использование территории могильника в его центральной части.

В большинстве своем расположенные по кругу, они вместе с тем составляли особый участок некрополя, возникший и функционировавший сравнительно непродолжительное время с конца III по первую четверть IV в. н.э.

Теперь перейдем к самому сложному вопросу – о генезисе каменных ящиков.

Было бы проще всего, как это делает И.С. Пиоро, связать каменные ящики могильника «Совхоз-10» с каменными конструкциями Скандинавии, сделав оговорку, что кремация в каменных ящиках была характерна и для гетодаков (Пиоро 1990: 99).

Однако такое объяснение нам представляется не вполне точным.

Каменные ящики Готланда, например, совершенно иные, чем рассматриваемые. Они, как правило, сделаны из тонких плит, обычно находились под каменными курганами-насыпями (Almgren 1923: Taf. 50, 86, 115, 159в). Ящики, в которых лежали умершие, были обложены по периметру камнями. В Скандинавии, и это не раз отмечали исследователи, наблюдается разнообразное использование камня, что, видимо, было характерно для религии древних германцев (Рикман 1975: 283). Подобных каменных конструкций в некрополе «Совхоз №10» нет.

В Крыму, помимо рассматриваемого некрополя каменные ящики с остатками трупосожжений известны в могильнике III–IV вв. на южном склоне г. Чатырдаг (Мыц 1987: 154). Кроме того, есть свидетельство А.Л. Бертье-Делагарда о ящике с трупосожжением, который он видел в Инкерманской долине, в 1 км от правого берега Черной речки (Бертье-Делагард 1886: 247). Появление в Крыму в конце III–IV вв. н.э. каменных ящиков либо можно объяснить местными традициями, отсюда близость некоторых из них к таврским ящикам, либо связать их с притоком сармато-алан с Северного Кавказа, о чем уже мы говорили. Однако в каменных ящиках Северного Кавказа хоронили только по обряду ингумации.

Как бы мы ни объясняли появление каменных ящиков в данном могильнике, нельзя не отметить, что в них мы встречаем греческие урны: оссуарии, амфоры, краснолаковые, красноглиняные кувшины и горшки, с другой стороны – типичные сарматские лепные кувшины и как исключение в качестве погребального дара – единичный черняховский сосуд (ящик VII).

Добавим к этому деформированный череп из урны 19 ящика VII, и становится совершенно очевиден сложный процесс синкретизма различных культур и этносов.

Резюмируем все сказанное по поводу погребального обряда. Итак, на некрополе существовал длительное время биритуализм. В могилах разных конструкций хоронили по обряду ингумации главным образом детей, иногда мать и дитя; взрослых, особенно мужчин, как правило, кремировали. Обряд кремации явно превалировал. Если произвести подсчеты ингумированных, считая истлевший и не сохранившийся костяк за единицу, то мы получим 346 погребенных за весь период существования некрополя (в эти подсчеты, естественно, не включены разграбленные склепы), тогда как урн нам известно (считая примерное число разрушенных при перепашке и не сохранившихся по иным причинам) – 722. Как мы говорили выше, урны редко использовались для захоронения праха одного умершего, особенно оссуарии и амфоры служили для праха 2 – 3 и даже 5 человек. Таким образом, общее количество кремированных составляет не менее 1450, т.е. 23,8% – ингумировали, 76,2% – кремировали. В число последних входили и дети. Обряд кремации считается более дорогостоящим, чем обряд ингумации. Возможно, по этой причине родители из небогатых семей хоронили младенцев в могилах, но играли роль и религиозные мотивы, устойчивые традиции. В м. 113 в двух подбоях были погребены подростки 10-15 лет с набором дорогих и единичных в данном могильнике вещей, среди которых краснолаковый сосуд в виде барана, краснолаковая патера, пряжка с изображением льва и многое другое.

К греческим погребальным традициям относится захоронение детей в амфорах, случаи погребения умерших головой на восток, почитание греческих богов (о чем речь пойдет ниже) и др. Что же касается конструкции грунтовых и подбойных могил, то аналогичные им погребальные сооружения открыты и в херсонесском некрополе (ср., например, подбойные могилы – Даниленко 1961: 57, рис. 1).

Значительный вклад в погребальный обряд некрополя внесли римляне¹⁰, с ними связано возрастание обряда кремации и распространение таких урн, как амфоры и другие сосуды.

К сарматским погребальным нормам, помимо подбойных могил и могил с заплечиками, надо отнести деформированные черепа (три случая), положение погребенных на спине со скрещенными или стиснутыми ногами, положение одной руки на тазовые кости, помещение в могилу одного сосуда в другой, заупокойную пищу, сосуды, перевернутые вверх дном, и, возможно, устойчивую юго-восточную ориентацию. Причем некоторые из этих обычаев характерны для сармато-меотов Прикубанья и алан Северного Кавказа (каменные ящики, погребение под курганом, захоронение в могиле коня и др.).

Что касается погребального инвентаря, то он, за исключением лепных сосудов, о которых речь пойдет особо, в массе своей представлен стандартными предметами, широко распространенными в позднеантичном мире (мы имеем в виду, прежде всего, краснолаковую и стеклянную посуду) и потому не способствует этнической атрибуции умерших.

Вместе с тем надо отметить, что в некрополе ни разу не встречены светильники, что подчеркивает варварскую специфику обряда погребений.

Если на некрополе в течение столетий сохраняются одни и те же погребальные сооружения, то погребальный обряд подвергается значительной модификации: исчезает обычай класть железный нож в тарелку с заупокойной пищей, нож стали подвешивать к поясу умершего. Исчезают к III в. н.э. браслеты со змеиными головками на концах, появляются зеркала-подвески и т.д.

В III в. н.э. резко возрастает количество краснолаковой керамики в погребениях, в заупокойной пище начинают преобладать яйца, распространяется обычай ставить сосуд в сосуд. Во II в. н.э., как мы говорили, амфоры с детскими погребениями клали горловиной на СЗ. Но в III в. н.э. почти все они уже лежат горловиной на ЮВ, подчиняясь господствующей ориентации захоронений. В конце III в. появляются, а в IV в. распространяются погребения в ящиках, помещенных в грунтовые и подбойные могилы, каменные ящики с прахом умерших.

Во 2-й половине III в. возрастают многие черты погребального обряда, свойственные сарматской и особенно сармато-аланской культуре. Даже единичные особенности (деформированные черепа, подстилка из угля и т.д.) относятся к этому периоду. Именно в это время увеличивается на некрополе количество лепных сосудов, генетически восходящих к сарматской посуде Поволжья, Урала, Северного Кавказа и Прикубанья.

В IV в. н.э. христианство становится государственной религией Херсонеса. Вероятно, и в его ближайшую округу оно начинает проникать. С этим связано, по-видимому, изображение великой богини на бронзовом перстне-печати из м. 192, рыбы – на перстне с геммой и т.д.

В конце III–IV вв. н.э. в целом на некрополе можно констатировать обеднение погребальных комплексов. В могилах, расположенных на восточном и северо-восточном участках могильника, встречаются погребения без вещей (м. 222, 234, 235, 238 и др.) или с бедным инвентарем: одна лепная миска (м. 230), обломок оселка (м. 257), несколько бус (м. 214, 218), одна железная пряжка (м. 221) и т.д. Наряду с этим известны погребения, в которых найдено 4 краснолаковых сосуда, стеклянный кубок, железный нож, копье, пряслица, бусины (м. 244). В грунтовой могиле 253 обнаружены 3 лепных сосуда, краснолаковое блюдо, 2 железных ножа, бронзовый браслет с утолщением на концах, пряслица, кольца, бусы. Значительную часть кремированных в это время хоронят в оссуариях, появляются надгробные стелы и т.д. Совершенно очевидно, что социальная дифференциация во II–IV вв. н.э. усугубилась. И хотя погребений с богатым инвентарем нет, но более зажиточная прослойка выделяется.

В IV–V вв. н.э. на некрополе происходят существенные изменения. Прежде всего, совершенно исчезает постепенно затухающий в предшествующий период, обряд кремации. Появляются новые погребальные сооружения – склепы. Население становится более зажиточным. Нам не известно ни одной могилы, где бы не было вещей. Напротив, в могилах этого времени (их известно всего 9) встречено много разнообразных предметов, в том числе краснолаковая и стеклянная посуда.

Судя по остаткам инвентаря, в склепах каждого погребенного сопровождало множество вещей, неудивительно поэтому, что именно склепы подверглись разграблению еще в древности. Постепенно прекращается синкретизм различных культур, вступавших во взаимодействие, особенно последовательно и интенсивно во II–IV вв. н.э. Он сменился в IV–V вв. н.э. монокультурой, характерной для одного этноса. Появилось новое, довольно зажиточное население, принесшее с собой новый погребальный обряд – коллективные захоронения в склепах.

 

¹ Авторы сердечно благодарят А.В. Гудкову за помощь в издании этой работы, а также выражают признательность чертежнику НЗХТ И.Б.Гусаковой за помощь в оформлении таблиц.

² К сожалению, отсутствие нивелировочных данных на чертежах не позволяют дать разрезы могильника и наглядно показать сложную его стратиграфию. Мы вынуждены ограничиться лишь описаниями, приведенными в отчетах.

³ По свидетельству очевидцев, не все склепы на могильнике были исследованы: машина, работавшая на нераскопанном участке, проваливалась в пустоту погребальной камеры.

⁴ Курган распахан, о его высоте судить невозможно.

⁵ И.С. Пиоро ошибочно отнес один сосуд из некрополя к м.24 (см. 1990, рис. 23: 1), тогда как он обнаружен в каменном ящике, а другой сосуд (рис. 23: 6) связал с м.296, но под таким номером могилы в некрополе нет.

⁶ Подтверждая свою точку зрения, В.М. Зубарь ошибочно ссылается не на сарматские захоронения, а на скорченные погребения Поволжья эпохи бронзы.

⁷ Существование в I–II вв.н.э. на некрополе биритуального обряда погребений было аналогично погребальной практике Херсонеса того времени (см. Зубарь 1982: 51 сл.), увеличение же обряда кремации в III в.н.э., как увидим ниже, связано с рядом причин.

⁸ Кроме того, не менее 110 урн, как сказано в отчетах, разрушены при распашке поля, их размещение на территории могильника не установлено.

⁹ К сожалению, количество индивидов в урнах, даже в тех случаях, когда сохранились кости, за некоторым исключением, не подсчитывалось.

¹⁰ К рассмотрению этнических особенностей могильника мы еще вернемся в конце книги.

 

Примечание. Данная публикация очень объёмная, поэтому нет возможности опубликовать её на одной странице сайта. Для удобства чтения материал опубликован в виде разделов — в соответствии с оглавлением.

 

Продолжение: ГЛАВА II. МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА. 1. Амфоры